Это была узкая булыжная дорога пригорода, за заборами высокие яблони осыпали белым цветом крыши домов. Мы сделали всего несколько шагов и вдруг услышали громкий плач. Нам навстречу шла женщина и плакала навзрыд. Стало не по себе. Никого больше не было на этой дороге, только мы и эта женщина.
— Как это плохо! Как будто о нас плачет, — сказала она тихо.
— Просто у неё что-то случилось», — успокоил я.
На старинном, заросшем кладбище было тихо и безлюдно. А когда мы зашли подальше под деревья, высокие кроны каштанов зашумели над нами, как прибой, и на нас обрушился пронизанный светом ливень. Неподалёку мы заметили старинный склеп с развороченными дверями и, промокшие, забежали в него. Мрак и холод окутали нас, ливень всё усиливался, мы так и стояли, обнявшись, а когда глаза привыкли к темноте, заметили расписанные грязными словами и рисунками стены. Пол был разломан, из чёрного провала торчали доски. Дождь кончался, падали только редкие капли, а потом стало тихо. Передо мной сверкали её глаза, а губы её улыбались.
Она посмотрела на надписи за моим плечом и, вдруг протянув руку вперёд, коснулась стены:
— Смотри, как мел и уголь хорошо смотрятся на такой фактуре! Это можно использовать.
Наступила тишина, казалось, будто весь мир пропал. Я не сразу осознал, что эта тишина пронизана странным звуком. Он был похож на гул волны и шум ветра, и ещё казалось, что это звук далёкой сирены. Эхо этого звука шло сразу отовсюду. Что-то приближалось к нам, было наполнено этим тревожным гулом. Слышит ли она это, хотел спросить я, но только крепче обнял ее.
Сегодня мы начинаем новый рисунок — Марина будет лежать на зелёной драпировке, что немного похоже на полотна Гогена. Натурщица находится на специальном невысоком подиуме, на котором я и сам люблю полежать в конце дня.
Первые дни рисования самые сложные, нужно правильно разместить фигуру на листе и хорошо её прорисовать. Без этого нельзя приступать к моделировке форм. Люда рисует рядом со мной и рисует очень хорошо. Быстрыми росчерками карандаша она сразу же схватила движение натурщицы. У меня это так быстро не получается. Я размещаю фигуру на листе и начинаю прорисовывать детали, постоянно проверяя пропорции.
В мастерской царит тишина, слышно только движение грифелей по бумаге. Весь курс погрузился в работу и, кажется, все забыли друг о друге… Для нас остались во всём мире только пропорции, тени, рефлексы… и шорох грифелей по бумаге. Я смотрю на Марину, потом на рисунок и снова на Марину… да, она очень красивая… но не слишком ли крупной я сделал её на листе? Да, слишком крупная, фигуре тесно, надо всё стирать или брать новый лист… Надо всё переделывать.
