Как ломают волю
Меня поместили в одиночку. Четыре на два с половиной метра. Было очень холодно, а я был в одной футболке. У меня очень болела межпозвоночная грыжа: заработал её, не очень удачно упражняясь со штангой. В тесной клети камеры были две железные кровати, на сетки которых «позабыли» положить матрасы. Чтобы не замёрзнуть, стащил с кровати одеяло и закутался в него. А потом лёг прямо на сетку. Из-за боли в позвоночнике мне и сидеть-то было трудно.
Сразу же наткнулся на окрик надзирателя: «Лежать не положено, только сидеть можно днём, кровать должна быть заправленной!» Подчиняться я не собирался. Меня вывели в коридор и избили резиновой дубинкой. Но я и дальше не собирался им подчиняться. Всё время кутался в это убогое тюремное одеяло и лежал. Первые шесть дней узилища растянулись в один кошмар. Ведь никакого адвоката ко мне не допускали, к следователю не вызывали. Вообще ничего не объясняли! Оставили в полной изоляции, наедине с холодом и болью, с надзирателями – шкурами и садистами. Я сразу же объявил голодовку. Понятно, что таким образом мне хотели сломать волю, превратить в пугливое, вздрагивающее от любого окрика существо. Но не на того напали!
Спасаясь от боли, лежал. Надзиратели орали: «Встать с койки!»
– Не могу сидеть, у меня грыжа. Хотите – заходите и бейте! – уверенно сказал я в ответ. Они входили в камеру и принимались меня метелить. Потом сажали под стенку. Чтобы, значит, соблюдал строгий режим изолятора. Я опять поднимался и валился на койку, завернувшись в одеяло. Контролёры снова заходили и били меня. И так – несколько раз. А потом им надоело. От меня отстали.
Никогда не забуду этих надзирателей. Прапоров и сержантов-контрактников, наёмников. Быдло с зарплатой в три тысячи ещё тех гривен, выходцев из захолустных местечек Киевской области. Из Броваров или Борисполя. Бить они любили: дубинками или кулаками, причём по тем местам, где следов не остаётся. По почкам. По пяткам. В живот. Но больше они любили моральные издевательства. Выволочь голого в коридор и минут на сорок поставить у стенки. И рассказывать, что я – полное дерьмо, ватник и колорад, сепаратист. Но однажды я заметил, что когда они так изгаляются, у них самих коленки дрожат.
– Ты на меня давишь, – сказал я тогда вертухаю. – Но у тебя самого поджилки трясутся, и ты сейчас обоссышься. Ты же спинным мозгом осознаёшь, кто – я, а кто – ты…
Конечно, я заработал несколько ударов. Но после такого жёсткого морального давления уже не было.
