Литературная Газета, 6541 (№ 06/2016) | страница 39



будем пить чай и завтракать». И ещё

я говорила бы что-то, не знаю о чём,

Ты бы легонько меня потянул за плечо...

Чай бы остыл, на плите подгорел омлет.

Я бы смотрела на снег – на тебя – на свет.

Сколько же зим, сколько долгих студёных лет

не заметает позёмка забытый след...


* * *

Всё говорит о нём: обычные предметы,

Вещица, что лежит на краешке стола,

И вазочка вон та, и книжица вот эта,

Подарок из степей – ещё не отдала.

Я обернусь на звук: мне начало казаться,

Как будто в дверь звонят, как будто телефон.

Как можно в тридцать лет внезапно обознаться

И кинуться в толпу: быть может, это он?!

На пятачке земли – заплёванном перроне –

Стоять в слепой толпе, глухой от бытия.

И поползти домой в светящемся вагоне,

Где были я и ты, под нами – колея.

И шумный гул метро, где, слов не различая,

Хватаешься рукой, касаешься щекой.

И вот уже паришь над сирыми бичами,

Над площадью Борьбы и над Москвой-рекой.

И из горнил метро толпа выходит к свету

И волочёт меня к озябшим фонарям.

И улица вон та, и лавочка вот эта

Тихонечко о нём со мною говорят.


Иван ЩЁЛОКОВ,

Воронеж


* * *

Душа не просит пьедестала

И глыб гранитных на века.

Душа парить не перестала,

Ей не до отдыха пока.

Не пеленайте душу тросом,

Не напрягайте автокран.

Душа – не муж с античным торсом,

Ей тесен мраморный кафтан.


ПРОЩАНИЕ С КОЛОССОМ

Колосс, ты уходишь… Зачем же так сразу?

У ног твоих глиняных зыби веков

Утоптаны в почву толпой несуразной,

Где каждый второй из числа дураков.

Всему есть конец. И, наверно, колоссам.

Они беззащитней, чем хрупкий цветок.

И если не камнем, не пулей, не тросом,

То чьей-то подсечкой сбивают их с ног.


ТЕРРИТОРИЯ ЗАПРЕТА

Отлегло, отвалило – прощён я,

Но осталась в пространстве нутра

Территория, где запрещён я

Даже искрою быть от костра.

Гаснут искры… Без искры ответа

Не дождёшься на русской версте.

Я прощён – и спасибо на этом!

Предок мой был распят на кресте…


УЛИЦА ХУДОЖНИКА БУЧКУРИ

Густые чаи и морозное эхо

Январского снега, девичьего смеха.

И к юности зависть, и завязь зари

Над улочкой, названной в честь Бучкури.

И утро в неузнанной памяти сердца

Ложится мазками в надежде согреться.

И гаснут в полотнах зари фонари.

И голос в калитку: «Мужик, прикури!..»


* * *

Скупая жизнь. Родная сторона

В рубцах сердец и в швах противоречий.

И чашей опрокинутой – луна

Над сумрачной равниной междуречья.

А за холмом – заросшие поля.

Охальник-ветер – волчий царь округи.

Ты с кем теперь, родимая земля?

…И я с букетом на могиле друга!