Литературная Газета, 6541 (№ 06/2016) | страница 39
будем пить чай и завтракать». И ещё
я говорила бы что-то, не знаю о чём,
Ты бы легонько меня потянул за плечо...
Чай бы остыл, на плите подгорел омлет.
Я бы смотрела на снег – на тебя – на свет.
Сколько же зим, сколько долгих студёных лет
не заметает позёмка забытый след...
* * *
Всё говорит о нём: обычные предметы,
Вещица, что лежит на краешке стола,
И вазочка вон та, и книжица вот эта,
Подарок из степей – ещё не отдала.
Я обернусь на звук: мне начало казаться,
Как будто в дверь звонят, как будто телефон.
Как можно в тридцать лет внезапно обознаться
И кинуться в толпу: быть может, это он?!
На пятачке земли – заплёванном перроне –
Стоять в слепой толпе, глухой от бытия.
И поползти домой в светящемся вагоне,
Где были я и ты, под нами – колея.
И шумный гул метро, где, слов не различая,
Хватаешься рукой, касаешься щекой.
И вот уже паришь над сирыми бичами,
Над площадью Борьбы и над Москвой-рекой.
И из горнил метро толпа выходит к свету
И волочёт меня к озябшим фонарям.
И улица вон та, и лавочка вот эта
Тихонечко о нём со мною говорят.
Иван ЩЁЛОКОВ,
Воронеж
* * *
Душа не просит пьедестала
И глыб гранитных на века.
Душа парить не перестала,
Ей не до отдыха пока.
Не пеленайте душу тросом,
Не напрягайте автокран.
Душа – не муж с античным торсом,
Ей тесен мраморный кафтан.
ПРОЩАНИЕ С КОЛОССОМ
Колосс, ты уходишь… Зачем же так сразу?
У ног твоих глиняных зыби веков
Утоптаны в почву толпой несуразной,
Где каждый второй из числа дураков.
Всему есть конец. И, наверно, колоссам.
Они беззащитней, чем хрупкий цветок.
И если не камнем, не пулей, не тросом,
То чьей-то подсечкой сбивают их с ног.
ТЕРРИТОРИЯ ЗАПРЕТА
Отлегло, отвалило – прощён я,
Но осталась в пространстве нутра
Территория, где запрещён я
Даже искрою быть от костра.
Гаснут искры… Без искры ответа
Не дождёшься на русской версте.
Я прощён – и спасибо на этом!
Предок мой был распят на кресте…
УЛИЦА ХУДОЖНИКА БУЧКУРИ
Густые чаи и морозное эхо
Январского снега, девичьего смеха.
И к юности зависть, и завязь зари
Над улочкой, названной в честь Бучкури.
И утро в неузнанной памяти сердца
Ложится мазками в надежде согреться.
И гаснут в полотнах зари фонари.
И голос в калитку: «Мужик, прикури!..»
* * *
Скупая жизнь. Родная сторона
В рубцах сердец и в швах противоречий.
И чашей опрокинутой – луна
Над сумрачной равниной междуречья.
А за холмом – заросшие поля.
Охальник-ветер – волчий царь округи.
Ты с кем теперь, родимая земля?
…И я с букетом на могиле друга!