Как впоследствии и Фадеев в «Разгроме», Серафимович сумел отыскать героическое в поражении, подвести логически обоснованный победный итог, зиждущийся на доверии масс к партии, к ее организующей, несокрушимой воле.
Благотворно заразителен мужественный пример Серафимовича. Так, Всеволод Вишневский с присущей ему бойцовской страстью поразил ревнителей литературных канонов, назвав свою пьесу «Оптимистической трагедией». Ведь в его пьесе также действует поначалу нестойкая, полуанархическая матросская масса, позже прозревающая и делом доказывающая преданность революции.
«Товарищи! — произносит в „Железном потоке“ здоровенный, плечистый матрос, весь увешанный ручными бомбами, двумя револьверами, патронташем, с хриповато-осипшим голосом, в котором и морской ветер, и соленый простор, и удаль, и пьянство, и беспутная жизнь. — Вот мы, матросы, революционеры, каемся, виноваты пред Кожухом и пред вами. Чинили мы ему всякий вред, когда он спасал народ, просто сказать пакостили ему, не помогали, критиковали, а теперь видим — неправильно поступали. От всех матросов, которые тут собрались, низко кланяемся товарищу Кожуху и говорим сердечно: „Виноваты, не серчай на нас“».
А ведь трудно доставалась писателю эта покаянная речь матроса на митинге, завершающем эпопею. Не сразу он подошел к ней. Пришлось подробно расспросить участников, как же повели себя в конце концов матросы, поняли или нет Кожуха, повинились ли перед громадой за свои ошибки, продиктованные даже не злым умыслом, а разудалой стихийной силой. Вспомните, так повела себя масса и у Вишневского, фактически следовавшего по стопам патриарха нашей советской литературы.
Еще раз обратим внимание на то, что писатель шел по линии наибольшего сопротивления, создавая образы действующих лиц. Мне и нашему постановочному коллективу, два года работавшему над экранизацией «Железного потока», стали ясными емкость и обширность разных характеров, обрисованных, казалось бы, скупыми строчками текста.
Подумайте, к примеру, над тем, сколь значительна такая символическая пара, как Степан и его жена в драматическом эпизоде гибели ребенка! Или — лирические Приходько и Анна. И нисколько не комична Горпина и ее муж, старый крестьянин, «здоровенный старина, насквозь проеденный дегтем, земляной чернотой, и руки, как копыта». А как трогательны его слова на митинге в конце перенесенных мучений, они открывают душу простых тружеников:
«— Побилы коняку, сдох!.. Все потеряв, що на возу, пропало. Ногами шли. Шлею зризав и ту покинув; самовар у бабы и вся худоба дома пропала, а я, як перед истинным, — и заревел стоеросовым голосом — Не жали-ю!.. нэхай, нэ жалко, нэхай!.. бо це наша хрестьянская власть. Без нэи мы дохлятина, як та падаль пид тыном, воняемо… — и заплакал скупыми слезами».
