Волчица спустилась к ручью и смотрела, как разжиревшие за лето гуси устало черпают крыльями из колодца ветра. Она наклонила голову, чтобы напиться, когда внутри у нее лопнула басовая струна. Одна острая спираль вонзилась в мозг, а вторая в матку, где барахтались похожие на жаб волчата.
Волга вздрогнула всем телом и поняла, что Улисса больше нет. Она коротко тявкнула и принялась лакать вместо воды песок.
В зарослях кипрея ворчал Неман-енот, в ручье созрел урожай рыбьей молоди, и гибкая щука собирала его на отмели. В тяжелом вечернем Солнце отражались реки Преисподней.
Малый ручей, – подумала Волга, – не уходит далеко от матери. Она пошла вниз по течению в поисках взрослой реки, на берегу которой Гер-праотец пророчествовал, что род его не пресечется. Волга миновала излучину и увидала раненого Улисса.
Его жилы и кишки переплетались, как водоросли, качались в ручье в ритме несовместимом с жизнью, но жизнь его еще не покинула. Волга узнала мужа, но знакомое тело противно пахло едой и кровью, и она гнушалась подойти к нему.
Солнце село, но волчица решила идти всю ночь. Если река движется теперь от коренных зубов к молочным, – думала Волга, – то и моя смерть в этот час скулит от голода, а если все осталось как раньше, то на свете должен быть еще один волк.
Никто не вылизал ей морду на ночь, не рассказал, как быстро плодятся стада и зреют травы на пастбищах. Без ласки кровь беременной стала горькой и отравила волчат.
Они вышли из матери, когда та стояла на высоком речном утесе и никак не могла припомнить, куда раньше текла река. Волга даже не пискнула. Просто подумала горько: все меня бросили, ему стало скучно дорогой, и он позвал детей, чтобы было кого баловать.
Волга вдохнула ветер, разложила его на отдельные запахи и пошла на дымок к дому известного ей Ангела по имени Иафет. Но когда увидела – не узнала его.
Иафет построил свой дом из рыбьих шкур в воде. Он сам, его жена и дети дышали через бамбуковые трубки, а очаг их стоял на дне, на плоском камне. Кожа Иафета стала белой и рыхлой, как туман, и вместо когтей на пальцах выросла чешуя.
Средний сын Ноя хотя и молился на радугу, не верил, что в будущем веке вода не вернется, и готовился к ней. Младший брат его, Хам, смеялся над Иафетом и пускал ветра в дыхательные трубки. Он знал, что следующий Потоп будет огненным, и от этого знания лицо его сделалось как уголь.
