Прежде чем шагнуть внутрь, я на всякий случай вытащил из кобуры «Рот—Штейр», но оружие не понадобилось: в небольшом помещении никого не оказалось, как не оказалось и другого выхода.
Тупик.
Тупик — да, но что это за помещение?
— Странно… — пробормотал я, возвращая пистолет в кобуру.
— Что там у тебя? — Инспектор протиснулся мимо меня и повертел фонарем из стороны в сторону. — Похоже на заброшенную часовню, — объявил он и решил: — Давние дела.
— Вполне вероятно, — кивнул я, соглашаясь. — Посветите туда, будьте любезны! — попросил я начальника, указав в конец помещения, где, по моим предложениям, некогда находился алтарь.
Роберт Уайт небрежно мазнул лучом фонаря по дальней стене и направился на выход.
— Идем! — позвал он, но я не смог даже слова вымолвить, будто паралич разбил.
Да паралич и разбил. Ведь на меня взирал падший.
Прямо здесь и сейчас он смотрел на меня, и его бездонные глаза вбирали в себя всю тьму, злобу и несправедливость этого мира; всю — и немного сверху.
Впрочем, немного ли?
Не уверен…
Сознание вернулось хлесткой пощечиной.
— Детектив–констебль! — прорвался в забытье рык инспектора. — Очнитесь немедленно!
Я жадно глотнул воздух и отполз к ближайшей скамье, там уселся на пол, прислонясь к ней спиной, и стиснул ладонями виски в жалкой попытке не дать взорваться многострадальной голове.
— Что с тобой, Лео? — Роберт Уайт опустился на корточки и потормошил меня за плечо. — Что случилось?!
— Падший, — выдохнул я. — Там…
Инспектор обернулся к дальней стене, затем уставился на меня с нескрываемым раздражением.
— Ты бредишь, Лео? — язвительно поинтересовался он. — Это просто статуя!
— Вовсе нет! Это падший, говорю вам!
Роберт Уайт озадаченно хмыкнул и снова осветил стену.
— Это статуя, — заявил он после недолгой заминки, но уже не столь уверенно. — Странная статуя…
Изваяние и в самом деле поражало своей неправильностью. Оно было проработано до мельчайших деталей, буквально до каждой ворсинки, волоска, складки мраморной кожи, — но только выше пояса. Ноги скрывались в стене, более того — их не вмуровали, они просто сплавились с кладкой в единое целое, словно падший рвался на волю и лишь самую малость не успел освободиться из каменного плена.
— Разве вы не чувствуете, инспектор? — спросил я, переборол слабость и оперся о скамью. Поднялся с пола и повторил вопрос: — Разве вы не чувствуете?
На падшего лишний раз старался не смотреть. Если начистоту, старался не смотреть вовсе. Падший, пусть даже и в каменном обличье, давил ощущением беспредельного могущества и острой чуждости этому миру. Каждая черта каменного лица поражала своим совершенством, но все вместе они сливались в нечто столь идеальное, что ничего человеческого в застывшей маске не оставалось вовсе.
