К концу месяца Кане и Парэ настолько обжились в своем ущелье, что им казалось, будто они провели здесь много-много лет. На рассвете птичье пение будило влюбленных, и они просыпались с улыбками на устах; птицы совсем не боялись их, садились на кусты возле шалаша и насвистывали свои песни, как будто стараясь превзойти друг друга в мастерстве. А потом, во время завтрака, пир звуков, запахов и красок гремел по всему лесу: солнечные блики, свет и тени, птичий свист, шелест листьев, журчание ручья, ароматы цветов, земли и воды, – все сливалось в одну чудесную мелодию. Она продолжалась до самого заката, постепенно стихая с наступлением темноты, и на смену ей приходил лунный гимн волшебной ночи.
Кане и Парэ не было скучно без людей: ведь скучают те, кому не нравится жизнь, те кто хотят чего-то другого, – а для Кане и Парэ не было ничего лучшего, чем жить так, как жили они сейчас.
* * *
Если в прекрасном ущелье царили мир и покой, то на острове бушевали нешуточные страсти. Островитяне разделились на две враждующие группировки: одна, более многочисленная, поддерживала вождя Аравака и требовала суровой расправы с Кане; другая, меньшая по числу, выступала в защиту сына рыбака. Никогда прежде островитяне не расходились по своим взглядам столь непримиримо, – дело дошло до того, что обе партии начали готовиться к войне.
Аравак торжествовал, хотя никак не показывал этого, – его власть росла день ото дня. Он становился настоящим повелителем, а не просто посредником в тяжбах и распрях островитян; повелителем, от одного слова которого зависела жизнь многих людей; повелителем грозным и беспощадным, подобным не знающим жалости разгневанным богам.
Приближающаяся война, – явление на острове необычное и новое, – должна была еще больше закрепить власть Аравака, поэтому он тщательно готовился к ней. Однако что-то в этой подготовке было не так: собравшиеся в Священном поселке молодые воины упражнялись в беге, метании камней и в рукопашных схватках, укрепляли свою силу и выносливость, – но чего-то не хватало, чего-то самого главного. И не к кому было обратиться за советом, – Баира, с которым пытался поговорить вождь, долго рассказывал о жизни богов; Аравак терпеливо дослушал его до конца, но не узнал ничего нового и не нашел ответа на свой вопрос. Тлалок, с которым хотел посоветоваться вождь, немедленно вспомнил прошлые обиды, нанесенные ему, Тлалоку, сыном рыбака, и, распаляясь от гнева, пообещал жестоко рассчитаться с Кане, – большего от Тлалока вождь не добился. Со старейшинами беседовать было бесполезно: они теперь думали лишь о том, как бы угадать желания Аравака, и боялись предлагать что-то от себя.
