— Ты меня прости, Паша, — уже в столичном аэропорту не выдержала она, — но этот твой наряд мало отличается от того, который был на тебе там, в лесу. — Идем-ка со мной…
— И не лес это, а дача, — возразила Паша.
— Лес, лес! — откликнулась Катарина.
Она завела ее в первый модный магазинчик и через двадцать минут вытолкала наружу. Вадим обомлел. Паша преобразилась на глазах. Ей очень шли джинсы в обтяжку и легкий голубой джемпер. А ее чудаковатую прическу, вернее, ее отсутствие, элегантно прятало светлое кепи.
— Я точно голая, — призналась Паша, когда Катарина подвела ее к Вадиму.
Тот покачал головой — прорицательница оказалась совсем не такой уж и дурнушкой. И фигурка у нее, оказывается, имелась, только она ее успешно прятала. Паша скорее просто была девушкой со смешным лицом, вот и все.
— Что скажешь? — спросила у Вадима княжна.
— Если бы, Паша, вы следили за мной вот в таком обличии, я бы непременно вас заметил.
От этих слов Паша покраснела.
— То-то же, — кивнула Катарина. — Ладно, полетим дальше.
Накануне они переволновались, и теперь, в самолете, спали — набирались сил. Когда в сумеречном салоне, под приглушенный рев турбин, Вадим сонно открыл глаза, то обнаружил руку спящей Катарины на своей руке. Девушка спала с приоткрытым ртом, темные пряди рассыпались по ее бровям. Столько юной нежности было в ее облике.
«Ты никогда не думал, что знал меня другой? — так и звучал ее голос. — Не десятилетней девочкой Таис, но взрослой женщиной?..»
Ее слова тогда взволновали его — волновали и теперь. И еще этот ее поцелуй…
В Новосибирске их подхватил рейсовый АН-2 и, полчаса пугая стальной дрожью, к великому облегчению посадил на скромный аэродром Ермаковска ровно в пять утра.
Был чудесный рассвет.
— Вот и край земли, — вздохнув, сказал Вадим.
Они взяли два такси и поехали на центральную площадь города.
Вадим так и сказал:
— Нам в центр, где лошади.
— А-а, — понимающе протянул водитель.
За первой машиной следовала вторая — с македонцем Андрэосом и сербом Славиком.
Десять минут, и авто притормозило на краю центральной площади только еще просыпающегося города. Они расплатились и вышли. Вокруг небольшой площади, от которой расходились улицы, росли клены.
В центре круга пыталась сорваться с места их Птица-тройка.
— Не верится, — тихо проговорила Паша. — Те самые кони, только осенью.
Они перешли площадь и, вслед за провидицей, встали напротив трех лошадиных морд. Средняя кобыла смотрела прямо на них, две другие — по сторонам. За художественно-скульптурной композицией открывалась перспектива микрорайона — двенадцатиэтажные коробки уходили вдоль улицы.
