Не знаю, как долго мы обнимались, но к тому времени, когда мама меня отпустила, у меня болела грудь, и я соскользнула с пуфика. Она помогла мне устроиться, но тут в поле моего зрения попал Генри, стоящий в паре шагов от нас.
— Что… — я умолкла и прочистила горло, злясь из-за слабости в своем голосе. — Что это было?
Генри шагнул ко мне, и они с мамой осторожно помогли мне подняться.
— Ты прошла все испытания, — ответил он. — Надеюсь, ты довольна.
«Довольна» — не совсем подходящее слово. Растерянная — да. Потрясенная — еще как! И я не буду довольна, пока не пойму, что произошло.
— Он сказал, что я проиграла, — заметила я, качаясь на ногах. — Как же я могла пройти после этого?
— Это было седьмое испытание, милая, — ответила мама. — Ты прошла испытание на похоть. Даже если бы ты не любила Генри, он убедился, чтобы всем нам стало известно о случившемся. Это был единственный способ испытать твою гордость. Приняв свое поражение, несмотря на желание остаться, и уважив решение совета, ты проявила покорность.
— И, проявив ее, ты прошла последнее испытание, — закончил Генри.
— Итак… — я остановилась, злясь из-за своей медлительности и глупости, но все выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Что это значит? Что теперь будет?
Генри прокашлялся.
— Это значит, что, если ты согласишься, мы поженимся на закате.
Поженимся на закате. То, что казалось надуманной фантазией всего пару часов назад, теперь давило на меня надвигающейся реальностью, летящей ко мне быстрее, чем я могла убежать.
Не то чтобы я этого хотела. Разве не к этому я стремилась? Не стать чьей-то женой, а дать Генри шанс? Дать ту же надежду, которую я жаждала для себя? А теперь, когда мама здесь, даже если она не совсем тот же человек, все мы получили свою награду, не так ли?
Нет… не все. Каллиопа не получила награды, как и Джеймс. Чтобы сохранить жизнь и счастье Генри, чтобы вернуть мне маму, им пришлось проиграть. Каллиопа сама была виновата, но Джеймс… чем ему пришлось пожертвовать ради моего блага?
Я внезапно поняла, что Генри и мама пялятся на меня. Каким-то чудом нам удалось пройти через весь зал, и теперь мы остановились в дверном проеме из широких дубовых дверей, распахнутых настежь.
— Да, конечно, — сказала я, краснея. — Прости, я задумалась… конечно, я все еще хочу этого.
Только когда Генри расслабился, я заметила, насколько он был напряженным.
— Рад слышать, — сказал он с искренним облегчением. — Можно поинтересоваться, о чем ты так задумалась?
