Генри.
Стоило ему раскрыться, зародить надежду, как я умудрилась умереть. Если умру я, умрет и он. Он не сдался, когда я об этом попросила, так какое имею право сдаваться я?
Я слабо забилась против течения, но все попытки были тщетными. Мне едва удалось пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы выплыть на берег. Река унесет меня и, если повезет, в конце концов мое мертвое тело выбросит на какой-нибудь пляж неподалеку.
Сквозь ветви надо мной лились лучи солнца, но я позволила себе уплыть в темноту, позабыв о холоде. Мне стало так тепло, словно Генри обнял меня. Я представила, как он тянет меня к берегу. Прохладный ветерок обдувал бы мое тело, и я тут же задрожала бы. Генри исцелил бы меня и, в конце концов, все было бы хорошо.
Но уже слишком поздно для счастливой концовки. Я умерла.
ГЛАВА 17
СМЕРТЬ
Не знаю, что я ожидала увидеть, открыв глаза, но точно не маму. Она стояла прямо передо мной и выглядела целой и здоровой, как каждую ночь, когда я засыпала. Вместо того чтобы поприветствовать меня своей радушной улыбкой, ее выражение лица стало хмурым, а взгляд — далеким.
— Мама? — позвала я, и когда она посмотрела на меня, ее глаза оказались такими красными и пустыми, что просто не могли принадлежать моей маме. Даже в худшие дни своей болезни она не выглядела так плохо. Тогда внутри нее еще был маленький огонек, искра, улыбка или что-либо другое, что напоминало мне: это все еще моя мама. Но не в этот раз.
Я попыталась взять ее за руку, но не устояла на ногах и упала на скамейку. На улице было темно, в отличие от тех ярких деньков, которые мы здесь проводили, но полная луна и сияющие звезды давали достаточно света, чтобы я разобрала, где мы находимся. Мы все еще были в Централ-парке, но впервые с начала моих снов мы оказались не на Овечьей лужайке, а в лодке посреди реки.
Я замерла. Именно здесь я чуть не утонула, когда была ребенком.
— Мам… — я хрипела, и мой голос звучал очень слабо. Еще я устала и сильно хотела закрыть глаза, позабыв обо всем. Позволить прошлому раствориться с остатками моей жизни. — Мне жаль.
Она посмотрела на воду, и горе так ясно отобразилось на ее лице, что я его почувствовала.
— Это не твоя вина, — отозвалась она, нарушая пугающую тишину вокруг нас. Не было слышно ни единого звука: ни стрекота сверчков, ни шороха листьев на ветру. Я слышала лишь ее голос и шум волн, ударяющихся об бортики лодки. Казалось, мы единственные живые существа в городе.
Я слишком устала, чтобы двигаться, но мне отчаянно хотелось коснуться мамы. Показать ей, что я все еще здесь, даже если ненадолго.
