Лэнгли, человек рассудительный, заметил Шивон: «Petitio principii — в своей предпосылке вы исходите из положения, которое еще нужно обосновать».
«Может, и так, мистер Кольер, — ответила та, — да только я знаю, что я знаю».
Тем дело и решилось.
После этого Лэнгли забрал шкатулку с драгоценностями, в которой находилось не только то кольцо, но и броши, браслеты, пары сережек и бриллиантовая тиара, и отнес ее в абонированный сейф Зерновой биржи, чтобы она лежала там до тех времен, когда, возможно, нам понадобится продать эти вещи. Я и представить не мог, что такое время когда-нибудь настанет, а оно, разумеется, пришло, и довольно скоро, что ни говори.
И вот моя миленькая наделенная твердыми сосками и преступным нравом подружка по постели с плачем покинула дом — так же без церемоний, как и мисс Пердита Спенс, будто они были прототипами своего пола, с которым на долгие годы мы с Лэнгли по той или иной причине оказались несовместимы.
Только после того, как Джулия собралась и ушла, я почувствовал себя настоящим дураком. Словно ее отсутствие придало ей моральной ясности. Увлекая ее на несупружеское ложе, я понятия не имел, кто она такая: она была близостью, по кусочкам составленной моим самодовольством, — зато теперь, когда я раздумывал о ее рухнувшем честолюбивом замысле, ее миндальный запах, части ее тела, к которым я прикасался, сливались в личность, по моим ощущениям, предавшую меня. Скажи, пожалуйста, иммигрантка со стратегией! Заявилась на наше домашнее поле битвы с намерением сразиться. Никакая она не прислуга, которая из страха быть выкинутой на улицу уступает желаниям своего хозяина, она прислуживала только себе самой, актриса, лицедейка, играющая роль.
Я попросил Лэнгли описать ее внешность.
— Крепенькое маленькое существо, — сообщил он. — Каштановые волосы — слишком длинные, ей приходилось заматывать их в узел и убирать под наколку, получалось, конечно же, не очень, свисавшие ей на лицо и шею прядки и завитушки привлекали к ней внимание, чего никогда не позволит себе прислуга, знающая свое место. Надо было заставить постричься.
— Только тогда она не была бы Джулией, — заметил я. — И она уверяла, что волосы у нее цвета пшеницы.
— Тусклые темно-каштановые, — повторил Лэнгли.
— А глаза?
— Цвета ее глаз я не заметил. Разве что она все время оглядывалась, словно сама с собой говорила по-венгерски. Надо было ее уволить, Гомер, слишком уж она была хитра, чтоб ей доверять. Только вот что я тебе скажу: именно орды иммигрантов вдыхают в эту страну жизнь, волны, прибывающие год за годом. Нам пришлось уволить эту девушку, но, по сути, она продемонстрировала гениальность нашей национальной иммиграционной политики. Кто больше верит в Америку, как не люди, которые, сбежав по сходням, целуют землю?
