Вечерело. Я подтащил пулемет к костру, чтобы еще раз разобрать при свете. У костра грелся лейтенант Чернышов, теперь воевавший в третьем батальоне. Мы встретились как родные. Я нашел банку молока, сахар, какао и приготовил горячий напиток, а ребята принесли белое пушистое итальянское одеяло и сделали ему новенькие портянки. Чернышов отморозил ноги, его знобило, и он никак не мог согреться. Я пообещал, что, как только добьюсь толку от своего пулемета, отведу лейтенанта погреться в дом.
— Не стреляет!
Я снова нажал на ручку пулемета, и вдруг громовая очередь, разбрызгивая огонь, ударила в пылающий стог. Пулемет согрелся и стрелял. Я не позавидовал итальянцам, воевавшим с таким оружием.
Некоторые бойцы, зарывшись в солому, уже спали. Я нашел ящик с винтовочными патронами и принес их в подоле маскировочного халата к стогу — на случай, если итальянский пулемет снова забастует.
Враг молчал. Хутор, занятый немцами, был в километре-полутора от нас. Там было тихо и темно. Но мы настороженно следили за белым полем — не подползают ли к нам вражеские автоматчики? Лейтенант Чернышов все не мог согреться, и я отпросился у старшего лейтенанта проводить его в дом. Я посоветовал ему поспать, пообещав разбудить, как только соберусь в путь. Он был белокурый, с серыми глазами и, когда уснул, казался совсем ребенком. Я вспомнил сына, и сердце у меня сжалось. Потихоньку выйдя из дома, я пошел к стогу. Там уже сидел комбат-3 и отправлял бойцов в разведку. Старший лейтенант бросил мне:
— Пойдешь?
— С чем? С драгункой?
Комбат-3 снял с шеи автомат и протянул мне.
— Навсегда?
— Навсегда.
Я искренне обрадовался. Позабыв военную субординацию, я дружески пожал руку комбату, и он улыбнулся, почувствовав, как я доволен его подарком.
В разведку шли семь бойцов: четверо — из нашего взвода, трое — из дивизионной разведки, которая тоже прибыла в помощь третьему батальону. Надо было пройти на левый край занятого врагом хутора и проверить, есть ли там немцы.
За стогами слева были какие-то посадки, то ли молодой сад, то ли роща, и мы шли смело, не боясь быть замеченными. Но за саженцами расстилалось чистое поле, а за ним чернели дома и сады. Мы остановились. До цели оставалось с полкилометра. Почти у самого хутора, на равном расстоянии друг от друга, чернели четыре пятна. Мы стояли молча. Надо идти к этим черным пятнам. Что это — мы не знали: окопы, передний край вражеской обороны или просто кучи навоза, с такой зловещей методичностью окружившие конец хутора?
