— Взвод пешей разведки? На двадцать километров позади штаба полка? Что это значит? Я вас спрашиваю: что это значит?
Старший лейтенант стоял красный, как из бани.
— Бегом!
Мы бросились бежать, вернее — удирать от стыда, обливаясь потом и проклиная теплую погоду. Комиссар четыре раза проехал вперед и назад, четыре раза останавливал нас и находил хоть не новые, зато едкие слова. Старший лейтенант шел впереди взвода, и я впервые не позавидовал его комсоставскому полушубку, длинному и с воротником, — лейтенанту было жарче всех.
Дорога становилась более людной. Мы обгоняли какие-то подразделения, конные артбатареи, повозки, а нас обгоняли гвардейские минометы, автомашины и артиллерия на автотяге. Впереди за холмом загремела орудийная канонада. Нам стало веселее — полк, очевидно, был где-то поблизости.
Комиссар подъехал в пятый раз. Он остановился рядом со взводом, и мы приготовились к неприятностям, удвоенным присутствием подразделений из других частей.
— Старший лейтенант! Раз уж вы отстали, ведите взвод на помощь третьему батальону.
— Есть вести взвод на помощь третьему батальону!
— Там окружено две тысячи немцев. Они отказываются сдаться. Ведите взвод и доложите через связного боевую обстановку.
Все вздохнули с облегчением. Это был достойный выход из создавшегося положения. Теперь, вернувшись в штаб, мы скажем, что выполняли задание комиссара полка, — и не соврем.
Взвод свернул с дороги и зашагал по полю. Дорогу указывал след танка, прошедшего к месту боя.
Вскоре показался хутор. У домов стояли гвардейские минометы, кое-где улицу перебегали красноармейцы. Комбат-3 был с батальоном, уже подходившим к околицам соседнего хутора, того именно, где засели немцы… Дорогу, по которой нам надо было пройти, враг безостановочно обстреливал из минометов и пулеметов. Мы бежали. Когда же певучий звук пули превращался в короткий — «тюп-тюп», — падали в глубокие колеи, прорытые гусеницами танков.
Бежать следовало пригнувшись, а заслышав завывание мин — падать. Наклоняться было трудно, и я бежал во весь рост до тех пор, пока не раздавался крик старшего лейтенанта или Саши:
— Да наклоняйся ты, черт здоровый!
Тогда я падал; когда же пули вместо резкого «тюп-тюп» снова пели нежно и протяжно — «ти-у-у, ти-у-у-у» — или смолкал стеклянный взрыв мины, я вскакивал и, не пригибаясь, бежал вперед, поглядывая, не смотрит ли на меня командир.
На дороге стояли сани, груженные патронами. Тяжело раненная кобыла силилась поднять голову, падала, снова вытягивала шею и била ногами окровавленный снег. У меня было мало патронов, и я решил поживиться. Но когда подполз к саням, то попал под такой огонь, что едва унес ноги.
