Я встал раным-рано, когда все еще спали, и забрался на крышу, чтобы познакомиться с местным населением. Два кота — один молоденький, серый, другой старый, пестрый, со следами бурно проведенной молодости — искусанными ушами и шрамом на морде — встретили меня довольно сдержанно. Они, конечно, видели, что я приехал на «Волге», и скрывали свою зависть под личиной равнодушия.
— Ну как вам здесь живется? — спросил я вежливо.
— Увидишь сам! — грубо ответил старый кот, и я решил прервать разговор.
С крыши дома, стоявшего на взгорке, открывался чудесный вид: большая, залитая водой, перерезанная узкими полосками земли пойма, а дальше, за дамбой, сливающееся с горизонтом Днепровское море. Четырехугольники прудов, больших и малых, тускло мерцали в предутренних сумерках, и я, зная из разговоров, какие здесь есть пруды, пытался отличить маленькие — зимовочные и нерестовые от больших — выростных и нагульных, где выводятся мальки и нагуливает жир и вес так называемая товарная рыба.
В одном из прудов воды было совсем мало, и я понял, что это тот зимовочный пруд, который мы будем сегодня разгружать, поэтому в нем спускают воду.
Я вспомнил о болезни карпов.
— Друзья, — обратился я к котам, — как у вас здесь считают — краснуха заразна для котов?
— А ты попробуй поймать рыбину, вот и узнаешь! — снова грубо ответил старик.
— Зачем же мне ловить? Разве вам не дают рыбы? — спросил я с подчеркнутой вежливостью.
— Видал такого? — нагло подмигнул старый кот молодому.
Я едва сдержал готовое сорваться острое слово и обратился к молодому котику:
— Может, вы проинформируете меня о краснухе?
— К сожалению, я ничего не знаю, — сказал тот. — Я слышал, прошлым летом было много больной рыбы, но тогда я был еще совсем маленьким. А как я могу рассказывать с чужих слов?
— Это похвально, что вы так строго относитесь к своим словам, но все же… что вы слышали о краснухе?
— Я знаю, что одного почтенного кота нашли мертвым, но никому неизвестно, умер ли он, объевшись больной рыбы, или его просто убили за то, что он поймал рыбину.
— А ты проверь на себе, — саркастически вставил пестрый. — Стащи рыбину, и мы доподлинно узнаем, от чего ты умер. Ха-ха-ха…
— Но ведь больную рыбу выбрасывают?
Однако старый грубиян даже не ответил мне, а только презрительно вздохнул.
Тем временем проснулись наши, и я слез с кровли. Подошла профессорская «Волга», я сел в машину, и мы отправились к пруду.
Я не люблю воды, но не мог не любоваться, когда мы по узеньким перемычкам ехали между прудами. Не спуская глаз, смотрел я на тусклое серебро воды, на которой не было ни одной морщинки. Только когда вскидывалась рыба, по воде разбегались неторопливые круги; они все ширились и ширились, пока не замирали, и тогда зеркало пруда застывало снова в полной неподвижности.
