Скрутив нескольким раненым цигарки, я пошел к своему взводу, поглощенный мыслями о завтрашнем дне. Вдруг воздух заполнился неровным, воющим гудением самолетов. Лихорадочно затарахтели зенитки, откуда-то сбоку застрочил пулемет так близко и громко, что заглушил рев моторов. Я впервые увидел самолет с желто-черным крестом и, волнуясь, наблюдал, как хищник, снижаясь, делал заход над станцией. Мне было обидно, что зенитки не могут попасть в такую большую мишень. Потом из-за тучи вынырнул еще один самолет, и, когда он стал заходить на бомбежку, за ним вдруг потянулась лента дыма. Вначале я не понял, что произошло, но самолет резко пошел на снижение и скрылся за домами. Лишь серая лента на небе указывала, куда он упал.
Я и наши бойцы, никогда не видавшие сбитого самолета, бросились к нему, чтобы удовлетворить естественное любопытство. Когда я подбежал, самолет уже догорал, пахло паленым мясом, и я впервые увидел, как выглядит в жизни газетная фраза: «Огнем зенитной артиллерии сбит самолет противника».
Взводу выдали НЗ — неприкосновенный запас еды, индивидуальные медицинские пакеты, таблетки для обеззараживания воды. Вечером проверяли «смертные талоны», как мы называли медальоны с вложенными в них записками, где указаны фамилии бойцов и адреса их родных. Возможно, чей-то «талон» потребуется уже завтра. Передовая врывалась в жизнь взвода со всех сторон. Конец трудным переходам. Начинается то, для чего меня призвали в армию. Начинается настоящее, начинается фронт!
Но день кончился, никаких событий больше не произошло, возбуждение постепенно гасло. Где-то в глубине зрела неприятная тревога: заметил ли старшина, что я забыл на месте последней ночевки каску? Я колебался, сказать или не сказать об этом командиру отделения, и решил промолчать. Боец Брылев, ни к кому не обращаясь, громко спросил:
— А что выдадут завтра? Сухари или хлеб? — И пессимистически добавил: — Верно, сухари…
Саша молча поглядел на него, и мы тоже молчали, но все поняли Сашин взгляд, и я снова остро почувствовал, что завтра встанут вопросы неизмеримо более важные, чем «сухари или хлеб». Снаружи донеслись шаги. В дом вошел командир взвода.
«В наряд», — подумал я.
Лейтенант сел. Он глядел на каждого из нас очень внимательно, словно видел впервые. Потом встал, медленно прошелся по комнате, остановился в углу возле мешка с семечками, ткнул его пальцем и спросил:
— Семечки?
— Семечки, — ответил кто-то из бойцов.
Тогда лейтенант остановил взгляд на Саше, проговорил:
