Я подготовился к отъезду и спросил про свой паспорт. Мои близкие друзья посмеялись над моими приготовлениями:
– Они не дадут тебе разрешения на отъезд.
Действительно, наступило время, когда ответственных работников отзывали из всех стран мира и никто не получал назначений за рубеж, а я был военным.
11 мая Тухачевского понизили до начальника Приволжского военного округа. Он так и не вступил в должность. Неделю спустя был арестован замнаркома обороны Гамарник, наипреданнейший член большевистской партии. Это был признак, говоривший о том, что Сталин приступил к планомерному уничтожению высшего командного состава Красной Армии.
В эти дни последовал такой поток арестов и расстрелов людей, с которыми я был связан всю жизнь, что казалось, будто крыша трещит над Россией и все здание Советского государства рушится вокруг меня.
У меня еще не было разрешения на отъезд, и я действовал, решив, что его не выдадут. Я послал телеграмму жене в Гаагу, чтобы она подготовилась к возвращению в Москву с ребенком. И вдруг мне неожиданно сообщили, что мой паспорт готов и я могу приступить к исполнению своих обязанностей за границей, причем немедленно.
В последние дни перед моим отъездом из Москвы общая тревога достигла небывалого накала. Каждый час доходили до меня известия о новых арестах.
Я пошел прямо к Михаилу Фриновскому, заместителю наркома ОГПУ, который вместе с Ежовым проводил великую чистку по приказу Сталина.
– Скажите, что происходит? Что происходит в стране? – добивался я от Фриновского. – Я не могу выполнять свою работу, не зная, что все это значит. Что я скажу своим товарищам за границей?
– Это заговор, – ответил Фриновский. – Мы как раз раскрыли гигантский заговор в армии, такого заговора ис тория еще никогда не знала. Но мы все возьмем под свой контроль, мы их всех возьмем. Нам теперь стало известно о заговоре с целью убийства самого Николая Ивановича (Ежова).
Фриновский не привел доказательств существования заговора, так «неожиданно» раскрытого ОГПУ. Но в коридорах Лубянки я столкнулся с Фурмановым, начальником отдела контрразведки, действующего за границей среди белоэмигрантов.
– Скажи, тех двоих первоклассных людей это ты по слал к нам? – спросил он.
Я не понял, о чем речь, и спросил:
– Каких людей?
– Ты знаешь, немецких офицеров, – ответил он и начал шуткой укорять меня за упорство, с которым я не желал отпускать моих агентов в его распоряжение.
Это дело полностью выскользнуло у меня из памяти. Я спросил у Фурманова, как ему удалось узнать обо всем этом.
