Не вспомню: дышалось ли некогда чуточку легче?
Не тишь, а страшащая немость… взывай не взывай!
Осудит меня за печали всевышнее Вече…
Но примет заблудшую память отеческий край!
Домой!.. Восвояси, где здравый порядок житейский,
Где лихо ночи отпугнёт на рассвете петух.
В залатанной глиной печи всё дровишки да трески
Хрустят, усмиряя мой суетный норов и дух.
Отмыла от нечисти банька, что паром сырая,
И чистому телу рубаха сошла – в аккурат!
Березовый лист, на горячих камнях догорая,
Груди даровал земляничный блажной аромат!
И горы осыпались с плеч, и воспрянули плечи…
Равнинная ширь приняла мою суть без прикрас…
Легко… не припомню: дышалось ли некогда легче?..
И канула немость… и слышен спасительный глас!..
– Ну па-а-ап! Я же тебе уже говорила, что мы ещё не готовы: нужно дела на фирме привести в полный порядок, довести до ума дом… Ещё год до окончания университета…
– Дела на фирме никогда не будут «в полном порядке»! Год заочного обучения!.. И что за дурость с этим домом – До какого такого «ума» его нужно доводить – Неужели ты считаешь, что для ребёнка важно, будет над ним потолок клееный или натяжной – Это черт знает что за жизнь!
– Знаешь что?!
Знал. Сергей Григорьевич знал, что после этих слов дочь непременно бросит трубку: небрежно, наверняка с искренней обидой и негодованием: «Почему он так?». Этот разговор был из рода «дежавю» («уже виденное»): одни и те же слова, аргументы… Один и тот же итог.
Сергей Григорьевич нервно и нерасторопно подхватил с подоконника пачку «Winston», достал последнюю сигарету, открыл на балконе окна настежь, и, оказавшись всею головой и грудью на улице, выдохнул терпкий клуб дымовой серости.
А во дворе, заросшем многоэтажками, не происходило ровным счетом ничего стоящего внимания: незнакомые горожане торопились в разные стороны по разным делам. Клёны под окном пожелтели от августовской засухи…
«Это черт знает что за жизнь!» – немо повторил Сергей Григорьевич и закрыл окно. Нет, это было не беспокойство. Беспокойство не столь губительно, нежели равнодушие! Равнодушие и одиночество. Сергей Григорьевич жил один вот уже двенадцать лет. Жена ушла, дочь вышла замуж и… тоже ушла. Никаких важных дел, никаких особенных планов, и, судя по рассуждениям дочери в отношении материнства – никаких надежд…
– Дом довести до ума… Весомый аргумент! – уже вслух возмущался Сергей Григорьевич, – Три этажа со всеми удобствами – это не по уму, что вы! Двоим бы поместиться! Какие дети?.. Время другое… Какая откровенная глупость! Какой вздор!..
