– Увидела ее в магазине и растрогалась, – сказала я, обняв на прощание Кэйтлин и Клэр и расцеловав обеих моих девочек в щеки.
– Бабушке чудится, что ее трогают! – сказала Клэр дочке.
Она сунула закладку в книгу, торчавшую из рюкзака – помню, это была «Как вода для шоколада» – и сохранила ее, а теперь, когда пришел мой черед писать в дневнике, отдала ее мне и попросила вспомнить, что значил этот подарок.
Вряд ли я это знала, пока не увидела его двадцать лет спустя – но теперь, кажется, знаю. Я верю в удачу и везение; верю в судьбу и в то, что ничего не случается просто так. Сейчас меня это утешает. Я убеждена, что у всего есть причина – даже если ты теряешь тех, кого любил, и теряешь не в первый раз. Я знаю, что Клэр будет гореть ярче всех звезд на небе, чего бы ей это ни стоило. И еще я знаю, что очень скоро мне нужно будет забыть про все наши ссоры и сказать, что я очень ее люблю.
Я иду к перекрестку, туда, где моя улица выходит к шоссе. Можно дождаться автобуса, но я их не очень люблю, по крайней мере с тех пор, как мне перевалило за тридцать. Это дело принципа: я достаточно зарабатываю (или зарабатывала еще недавно), чтобы позволить себе новый автомобиль, пусть мне и запрещают садиться за руль. К тому же на мне пижама, а я не хочу быть в автобусе одним из тех пассажиров, от которых остальные старательно отводят глаза. Наверное, в такие моменты настоящие сумасшедшие чувствуют себя ужасно. Им и так плохо, а тут еще весь остальной мир отказывается их замечать. В два счета усомнишься, есть ли ты на самом деле. Я бы усомнилась. Так что спасибо, человеком-невидимкой я быть не хочу. Сейчас у меня в голове порядок, и я просто брожу по улицам, как слабоумная. Я – воительница, которая вырвалась на свободу, чтобы все исправить.
Принимаю решение идти пешком. Пусть все видят, что я в себе уверена. Да здесь и недалеко. Легкая прогулка, не более, хотя, надо признать, даже в этом огромном плаще мне холодно. И еще я жалею, что не надела лифчик: трудно чувствовать себя уверенно, зная, что твои груди бесконтрольно болтаются, как пара селедок. Однако тут без вариантов. Когда бежишь из тюрьмы, не всегда есть время подобрать нижнее белье. Я прижимаю к себе мамину сумку и скрючиваю пальцы в тесных сапогах. В конце улицы повернуть налево («лево» – это там, где рука, которой я не пишу) и идти по широкой дороге. Она приведет меня к вокзалу. Я приду на вокзал, если буду держаться широкой дороги. Это как гостиничный вестибюль – если долго сидеть, то обязательно встретишь всех своих знакомых.
