– Клэр… – Грэг произносит мое имя и замолкает, а я тем временем заглядываю в шкаф. Он битком набит черной одеждой. – Клэр, я понимаю, что ты злишься и тебе страшно, но мне не хватает тебя. Очень не хватает. Пожалуйста… Я не знаю, что делать… Ты можешь вернуться ко мне ненадолго? Пока не поздно.
Я медленно поворачиваюсь к Грэгу. Его лицо в последнее время как-то увяло и стерлось, плечи поникли.
– Проблема в том, – говорю я очень тихо, – что я не помню как.
Грэг, не глядя на меня, медленно встает.
– Мне пора на работу.
– Это нормально, что ты на меня злишься. Наори на меня, обзови стервой и тупой коровой. Лучше уж так, честное слово.
Однако Грэг не отвечает. Через несколько секунд я слышу, как хлопает входная дверь. Где-то внизу гудит пылесос. Я закрываюсь в комнате Кэйтлин и вдыхаю теплый воздух. Постельное белье греется под утренним солнцем, пыль кружит в его лучах. Какой сейчас месяц? Кэйтлин возвращается в университет – значит, октябрь. Или февраль. Или май.
Я озираюсь в поисках зацепки, которая помогла бы понять, почему она не отвечает на звонки, однако не вижу ни секретного дневника, ни связки писем. Я сажусь за стол, медленно поднимаю крышку ее вордбука. Он стоит ровно посередине, словно реликвия. И вновь это тревожное чувство… Я пробегаю пальцами по кнопкам – в ответ они тихо щелкают. Когда-то мои руки летали над ними и слова бежали по экрану быстрее, чем я успевала о них подумать. Когда-то, но не сейчас. Теперь я печатаю неуклюже, медленно и с ошибками, хотя буквы помню. Грэг потратил кучу денег на программу распознавания речи для компьютера внизу, однако я ни разу ею не воспользовалась. Мне хватает ярко-розовой авторучки с голубыми чернилами, которую Эстер подарила мне в прошлый день рождения. Слова легко ложатся на страницы дневника. Хочу писать от руки, пока не забуду, для чего нужны пальцы.
Я закрываю вордбук и трогаю корешки книг, расставленных на подоконнике: ищу хоть что-то – клочок бумаги вместо закладки, любой намек, который бы все объяснил. И даже с книгами что-то не так… Я еще долго сижу, разглядывая вещи вокруг, и вдруг замечаю мусорную корзину, неприметно задвинутую под стол. В ней полно бумаг и салфеток для снятия макияжа. Удивительно, как это мама ее не вытряхнула – иногда кажется, что она делает уборку без перерыва; кругами ходит по дому с метелкой для пыли, а на самом деле проверяет, не сбежала ли я, не устроила ли пожар. В последнее время я почти никуда не выхожу и ничего не хочу. Внешний мир наполнен таинственными сигналами, мне не под силу их расшифровать. Единственный человек, которому мой домашний арест доставляет радость, – это Эстер. Раньше она не любила отпускать меня на работу, зато теперь мы все время вместе. Я позволяю ей увести себя в придуманные миры, полные крошечных писклявых существ, чаепитий, морских приключений, дорожных погонь и больниц, в которых я всегда пациентка, чудесно излеченная повязкой из туалетной бумаги. Эстер теперь даже счастливее, чем раньше. Это уже что-то.
