Как же несносно было это геройство болтунов в теплых комнатах! Даже наш швейцар, у которого трое сыновей ушли на фронт, укорял свою жену, что та плачет по своим детям. Мол, они «обчее добро пошли защищать». Но что это за «обчее добро» и почему его нужно защищать ценой их жизней, объяснить мне не могли ни швейцар, ни газеты, ни папа́, ни даже Михаил Иванович Терещенко. Он, впрочем, теперь редко у нас бывает. Занят тем, что днем и ночью движет составы по железной дороге, чтобы кормить, одевать и снабжать оружием эту огромную массу людей, оторванных от своих домов и брошенных куда-то в зимние поля убивать друг друга.
Пишу и думаю, как все это скучно и как надоела эта война. Неужели убеленные сединами генералы, министры в своих министерствах и сам император не понимали с самого начала, что этого безумия допускать нельзя никак? Не могли же они быть так наивны, как наш кузен Алеша, который в своей фантазии уже скакал победным галопом через всю Европу, обращал турок в православие и укрощал Берлин?
Но ведь то же, наверное, было и в Германии. Такие же восторженные Алеши в своих фантазиях несли свет цивилизации в Лондон, Париж и Петербург.
Notre vie est folle[17].У нас во всем винят немцев, а немецкие газеты обвиняют Англию и Россию. Тем временем свидетельства этого всеобщего безумия – разрушенный Антверпен, взорванный Реймcский собор, бомбы над Louvre и Notre Dame и вся Европа, превращенная в горящий дом.
Теперь пожар грозит перекинуться и к нам. Мы уже отдали Варшаву и взятые с геройством Перемышль, Гродно и Ковно, о которых писали, что это неприступные крепости. Немецкие пушки стоят у наших границ, и куда покатятся дальше их колеса, один Бог ведает.
Теперь уж победоносных речей не слышно, в обществе растерянность и молчание, в народе бунты и демонстрации. Те самые фабричные, что ходили крестным ходом с хоругвями и «патретами» царской семьи, теперь подняли другие лозунги. Когда случайно проезжаешь мимо, боишься смотреть в их лица, с таким озверением они ненавидят нас, высшее сословие, которое винят во всех своих бедах.
Вся атмосфера нашей жизни стала тяжела и скучна. Папа́ с утра до ночи пропадает в своем министерстве. Мама́ пытается внушить нам бодрость, но по вечерам тихонько плачет, запершись в своей комнате. Убили дядю Николая, ее младшего брата, который был инспектором Красного креста.
Наша Верочка еще в начале войны пошла на курсы медсестер. Теперь она все дни проводит в госпитале, который устроила в своем доме великая княгиня Елизавета Федоровна. Ротмистр Долматов, уже получивший два Георгиевских креста, все пишет ей, и она прилежно отвечает и шлет ему на фронт шоколад, яблочную пастилу и теплые носки. Ей все сочувствуют на словах, а в душе понимают, что и его скоро убьют. Ведь сотни тысяч офицеров уже поубивали, а ее жениха судьба и так хранит слишком долго. Барон фон Ливен умнее, он после ранения устроился при штабе и часто бывает в Петрограде. Заходит к нам, и я, признаюсь, рада его посещениям. Il accélère l’atmosphère lourde dans notre maison.
