Фотий действительно никак не мог иметь отношения к судьбе Леонтия, поскольку умер почти за столетие до крещения Владимира Святославича, не говоря уже о рождении ростовского святителя.
Любопытным моментом в житии является проявление «местного патриотизма»: некоторые списки третьей редакции приписывают Ростову существование архиепископии (хотя в реальности это относилось к Новгороду). Более того, по житию выходит, что Ростов «просвещался» напрямую из Царьграда, без какого-либо участия митрополита Киевского и всея Руси, который в житии даже не упомянут. Что выглядит немного странно, ведь именно митрополит и ставил епископов, и вообще руководил распространением христианства. Расшифровывая эту «странность», Ключевский писал: «Непосредственные сношения Ростова с Константинополем – черта, заметная и в другом ростовском сказании, отличающемся столь же сильной легендарностью, в житии преподобного Авраамия. При мутности источников, из которых черпали оба жития, здесь, без сомнения, имела свою долю влияния память о первых двух епископах Ростова, прибывших из Царьграда и посвященных патриархом. Но объяснению этой черты в житии Леонтия, кажется, может помочь еще одно обстоятельство, обыкновенно забываемое при этом. Возобновление памяти о Леонтии в Ростове, вызванное обретением его мощей, совпало по времени с одним движением в ростовской епархии, начатым Андреем Боголюбским с помощью Феодора, впоследствии ростовского епископа: оба они хлопотали отделить ростовскую кафедру от киевской митрополии и, переместив ее во Владимир, сделать из нее вторую митрополию в России. Сам Феодор принял епископский сан прямо от патриарха в Константинополе, на пути в Ростов не заехал в Киев к митрополиту за благословением и, заняв кафедру, придавал особенное значение своей непосредственной зависимости от патриарха. «Не митрополит мя поставил, – говорил он, – но патриарх во Цареграде; да убо от кого ми другого поставлениа и благословениа искати?» В его именно епископство отстроен был каменный Ростовский собор и совершено первое перенесение мощей святого Леонтия (1170), после чего вскоре составлено было и первое сказание о нем; под влиянием феодоровских взглядов могла составиться или развиться основа предания о ростовском просветителе, с большей или меньшей полнотой входившего во все редакции жития. Невозможно решить, в каком виде занесено было это предание, столь согласное с стремлениями Феодора, в начальное сказание, составленное при князе Андрее, но мы знаем, что это последнее подверглось новой обработке несколько десятилетий спустя, при епископе Иоанне, когда были причины уничтожить следы стремлений Феодора, возбудившего ими сильное негодование в высшем духовенстве и оставившего по себе черную память…»
