А куда идти, если глаз ни за что не цепляется? Анна взяла курс прямо на видневшиеся вдалеке дома и как заправская туристка, пошла преодолевать препятствие. Теперь ее ничто не могло остановить: цель была видна. Пригодились былые переходы с рюкзаком по пересеченной местности, даром что лет семь уже никуда не ходила. А вот матери, не знавшей, что такое туристская сноровка, приходилось туго на рыхлой, комковатой земле. Она и Юлька давно отстали от Анны, и мать то и дело останавливалась и кричала, что Анна не туда загребает, на что Анна только тихо ругалась и продолжала гнуть свою линию.
Анна начала приворачивать к береговым кустам — там должна быть тропинка, которая раньше вела по берегу прямо в деревню. Мать, завидев это, снова остановилась и закричала:
— Куда ты, к Задней ведь идешь, к Задней!
— Какая Задняя, — рассердилась Анна, — ты что, не видишь: Удов ручей прошли!
А мать действительно ничего не узнавала — не было ни одного заборчика, воротец вблизи или леска… До Анны только здесь стало доходить, что мать совсем постарела. Уже не та, что десять лет назад, не та. Дома-то все: "мама" и "мама", без возраста, а здесь — вот она уже какая: родных мест не узнает, сердится, отстает. В детстве всегда Анна отставала, просила, чтоб ее подождали, бегом догоняла мать, всегда ходившую бойко, а сейчас Анна, хоть и тихоход, без усилия ушла вперед, а мать — рядом с пятилетней Юлькой где-то позади тащится…
— Что, где Удов ручей? — смотрела, но не видела мать. — A-а, вот он, точно, — угнала она наконец по кусту шиповника. — Ну, я вернусь туда, мне надо вилку бросить.
— Иди, — поняла ее Анна, — а я с Юлькой вперед пойду, искупаться хочется, жарко!
***
Про эту вилку Анна знала. Мать уже не раз рассказывала ей свой вещий сон (у нее все сны были вещие, во всяком случае, она всегда точно знала, к плохому сон или к хорошему). Будто бы подошла к ней у Удова ручья старуха, вся в сером, и подает ей вилку о трех зубцах. "Брось, — говорит, — ее через левое плечо". А мать не успела бросить-то: проснулась. С тех пор все и мучилась, что не бросила (эта старушка к ней ведь не первый раз во сне являлась, и все в "нечистом" месте: перед тем, как дом сгорел, она ей узелок с пеплом и угольками — в бане! — подала и сказала: "Вот тут все"), но до Удова ручья, что по дороге к родной деревне, матери за эти годы ни разу не пришлось дойти. А сейчас вот улучила момент, и вилку с собой прихватила — значит, все-таки собиралась идти в деревню, была у нее цель! "Пусть бросит, раньше бы надо было, — рассуждала Анна, — да теперь уж что… Три в нашей семье удавленника, три и утопленника, да последние-то двое — в этом году… Может, как бросит вилку, так на них эти напасти и прекратятся. И так дом, да и пепелище его, в родне проклятыми считаются, теперь уж туда никого калачом не заманишь — все беды, тетки считают, оттуда".
