И вот теперь, тайно все же опасаясь непонятной, недоброй силы цепи, Анна мысленно просила у бабушки снять с цепочки проклятье, если оно есть…
Вдруг она вздрогнула от душераздирающих громких рыданий — на краю кладбища, над свежей еще могилой, заголосила женщина. Оттуда же бежала Юлька, и с кульком воды за ней поспешала с реки мать.
***
Анна поставила цветы в вазу и, наливая воду, пролила порядочно на землю. В сухой примятой траве образовалась лужица, и Анна заметила, что она не уменьшается. Вода стояла, словно ртуть. Для Анны это была невидаль, чтобы земля воду не принимала: в их городе, построенном на намытом песке, лужи высыхали мгновенно. И вспомнилось ей детство — как вот так же у бабушкиного дома проливали они воду из колодца в траву, а потом топтались босыми ногами в теплой мягкой луже, а лужа все не просыхала. И после половодья долго стояли вокруг дома огромные "лывы" — вода задерживалась в поросших травой ямах и стояла, чистая и прозрачная, а женки полоскали в "лывах" белье… "Да тут же глина, — догадалась Анна, — здесь же кирпичные заводы ставить надо!"
Она поделилась запоздалым открытием с матерью. "А что, — не удивилась та, — у нас раньше на краю деревни одна семья рыла глину, делала кирпичи. Как же без кирпичей?" И Анна снова вспомнила, как недавно на дороге "жигуленок" обдал их пылью, и эта пыль пахла так вкусно и знакомо, как печка в бабушкином доме, когда разогревалась, особенно вкусно пахли кирпичи на шестке, когда высыхали. Кирпичи эти были сделаны, конечно, из той же глины, на которой дом стоял, и которая была, казалось, такой жирной и вкусной, что из нее можно хлебы печь, что Анна и делала в детстве, пробуя иногда "собственноиспеченные" пирожки не понарошку…
Мать тем временем приготовила снедь и налила в чашку вино.
— Давай, Анна, помянем бабушку и выпьем за праздник — ведь завтра пресвятая Троица.
Анна выпила, мысленно повторяя свое обращение к бабушкиному духу. В голове слегка зашумело. Мать тоже, перекрестившись, опрокинула "чарку". И тут у ограды появились две женщины: старая и средних лет, крепкая, с русским приятным, но попорченным неровным шрамом лицом. Поздоровавшись, они заговорили с матерью Анны, и та, что помоложе, называла ее "тетя Нина". "Какая она ей "тетя"? — недоумевала слегка захмелевшая Анна. — Они же почти ровесницы по виду! Может, действительно родня?"
— Выпейте с нами, — приглашала деревенских знакомцев мать, — ведь сегодня родительская суббота, поминают всех: и тех, кто умер не своей смертью, и даже тех, кто руки на себя наложил. А нам уж многих помянуть нужно — у нас в семье ни один мужик своей смертью не умер…
