Тогда они на лыжах ушли далеко, очень далеко. Никак не могли наткнуться на "мясо". А тут еще закрутило. Хотели возвращаться назад, когда Ежеленко увидел вдали в кедраче красно-коричневый силуэт. Лосиха была крупная, молодая…
Пока Ежеленко полосовал бритвенным ножом по дымящейся туше, отхватывая полоски мяса вдоль хребта, ветер заметно усилился. Кроме вырезки, отхватили еще по задней ляжке, сунули мясо в рюкзаки и заторопились по лыжне обратно. Шли не останавливаясь и не проверяя дороги. Уже стало сухо во рту, прилипли к спине под тяжелым рюкзаком рубаха и телогрейка.
Агей шел первым, шел ходко, а вокруг уже лютовала снежная круговерть. Потом, когда остановился, увидел, что Ежеленко нет. Повернул назад, кричал, но рот забивало снегом и ветром. С час еще шел назад, стрелял, опять кричал, пока не понял окончательно, что заблудился.
Теперь единственной мыслью было идти и идти, а иначе конец. Долго блуждал, падал, спотыкаясь о занесенные снегом деревья. И когда уж совсем выбился из сил, наткнулся на небольшое зимовье, скатанное из черных бревен.
Долго не мог открыть набухшую дверь, занесенную старым спрессованным снегом. Бухал плечом (знал, что в зимовьях двери открываются внутрь), пока она не поддалась. Избушка была старая, заброшенная, но Агей нашел в ней котелок, топор, соль, лосиные унты. На нарах лежали оленьи шкуры. На печке стояла консервная банка со свечкой. Тут же оказалась пачка слежавшегося и пропыленного сахара. На коробке было обозначено: "Дата выпуска 1957 год". Выходило, что сахару почти двадцать лет. "Значит, нет у зимовья хозяина. Не-е-ету", — решил Агей.
Он разжег печку — сухие дрова были аккуратно сложены в углу, — сварил в натопленной из снега воде кусок мяса и, засыпая сладким усталым сном, подумал: "Пригодится зимовье. Может быть, пригодится. Уходить буду — надо дорогу запомнить…"
Ненастье улеглось через два дня. Перед отправлением в путь Агей прибрался в зимовье, заготовил дров, надежно прикрыл дверь.
Стояло морозное серенькое утро. Агей уверенно шел на юго-запад, отмечая дорогу, будто чувствуя, что ему надо будет сюда возвращаться. Приметных ориентиров было много: час ходу на лыжах — длинная лощина, еще полчаса — вывернутая с корнями сосна, еще час — выгоревший версты на две черный обугленный лес. И дальше Агей заприметил несколько огромных валунов перед ельником, затем одинокую могилу с крестом без поперечины и, наконец, шаман-дерево на склоне каменистой сопки.
