А потом тетя нарвала мне полную чашку красной смородины и поставила ее передо мной. Я сидел на каком-то ящике под вишней, брал из алюминиевой чашки тонкие веточки с нежными хрупкими шариками, опускал их себе в рот и, прижав зубами, тихонько протаскивал стебелек назад так, что все ягоды отрывались и скатывались по языку. Придавливая их языком к нёбу, я ощущал тонкий, приятно-кисловатый вкус.
Я ел смородину, а Колдун сидел напротив и по-собачьи хитро улыбался: мол, давай-давай, наворачивай, будет мало — еще нарвем.
Вечерело. Воздух густел и низко над землей казался зеленоватым. Где-то далеко женский голос звал: «Шу-у-р-ик! До-мо-ой!». И солнце алым колесом скатывалось за крышу и плавило небо.
Все, что было вокруг меня — и этот волшебный свет, и старый сад, и обнимающие меня за плечи вишневые тонкие ветки, — словно растворилось во мне, наполняя какой-то необъяснимой радостью.
Потом жизнь снова покатилась, как колесо, обыденно и быстро. Я учился в школе, в техникуме, работал в шахте, писал рассказы…
И вот через двадцать пять лет после того памятного вечера в тульской деревне я вместе со своим приятелем оказался на Рязанском автовокзале. Последний автобус на Тулу ушел полчаса назад, и немилосердное майское солнце палило наши головы, мешая сосредоточиться и принять решение, что же нам делать: то ли ехать на попутках, то ли до вечера погулять по Рязани, переночевать на вокзале, а рано утром уехать.
— Знаешь, что… — сказал вдруг Виктор. — Я придумал: мы сейчас едем в Солотчу.
Мы торопились, спешили весь день, впрочем, как и во многие другие дни нашей жизни, но в Солотче вся эта суета отступила и покой разлился вокруг…
Шла реставрация монастыря. Сторож сидел у входа, курил и, казалось, поджидал нас.
— Переночевать? — спросил он. — А почему бы нет! Ежели есть охота, положу вас в братской келье.
И он отвел нас в приземистое, вросшее своими каменными корнями в землю здание. В небольшой келье, где стояли две солдатские койки, мы оставили вещи и направились поужинать, расспросив предварительно сторожа, где это можно поблизости сделать.
Кафе «Елочка» оказалось обыкновенной деревенской избой, правда, она была несколько пошире обычных домов и попросторнее. На порожке сидела девушка в белом переднике. Она сидела, прислонившись к стояку крыльца, теребила снятую с головы белую косынку и рассеянно-задумчиво смотрела куда-то вдаль. Девушка думала о чем-то своем, наверное, очень хорошем и чуточку грустном.
