Она довольно громко разговаривала и принадлежала к тому типу женщин, которые словно забирают весь кислород в помещении. В ее присутствии я всегда чувствовала себя маленькой и невзрачной.
Однажды Гвен осторожно спросила, слегка хмурясь от неловкости и не глядя на меня: «Тебя не беспокоит, что Юджин так приветлив с Моникой Чарлз?» У меня екнуло сердце. «Нет, а должно?» «Я просто спросила», — ответила она. «Он любит театр, страстно влюблен в него, — сказала я, осторожно подбирая слова и складывая их между нами, как маленькие камушки. — Хорошо, что у него есть занятие, которым он так наслаждается». «Ты очень сильная. Я тобой восхищаюсь», — сказала Гвен и сменила тему. Я не стала думать над тем, что она сказала, и старалась больше не возвращаться к тому разговору, как будто ее слова были чем-то острым, что могло меня ранить.
Однажды вечером я повела девочек к нему в гримерку. Он вместе с Моникой Чарлз играл в «Частных жизнях». Милли было два года, пьеса ее утомила, и я несла ее на руках, теплую и тяжелую. Я постучала, он не ответил, и я толкнула дверь.
Меня коснулся запах «Shalimar», загадочно-бархатный, коварный. Юджин был там с Моникой Чарлз. Она стояла, подняв одну ногу на стул, ее юбка была собрана вокруг бедер, а он медленно стягивал с нее чулок.
В его ласкающих прикосновениях сквозила чувственность, совершенно мне не знакомая. Они подняли головы, заметили меня и отпрянули друг от друга. В его глазах отразилось потрясение, а затем я увидела, как в них начали выстраиваться оправдания. Я не осталась, чтобы их выслушать.
Бланш стояла у меня за спиной, Милли клевала носом. «Его здесь нет, — сказала я. — Должно быть, мы его прозевали». Я быстро увела девочек. Не думаю, что они что-нибудь разглядели.
Мы никогда это не обсуждали, просто продолжали жить, как раньше. Но с этого времени что-то во мне закрылось окончательно, как дверь гримерки, которую я захлопнула за собой. Что-то закончилось для меня.
Иногда я задумывалась об этом: о том, чего так не хватало моему браку; о той части меня, которую, мне казалось, я никогда не смогу выразить, но которая может быть так внезапно, почти случайно потревожена какой-то мимолетной грезой или брошенным на незнакомца взглядом, или незнакомцем, взглянувшим на меня.
Помню один момент, что случился со мной давно, когда я была уже знакома с Юджином, но все еще жила в Лондоне. Я шла по набережной Темзы, мне встретился мужчина, который обернулся, чтобы посмотреть на меня. Это было незадолго до свадьбы — я шла на встречу с Ирис в Лионский угловой дом, что стоял на Тоттенхем-корт-роуд.
