«Хотя от таких ли уж шальных? – вдруг подумал Васильцев. – Кто-то же вынудил его в этот самый момент покинуть квартиру. И такие ли уж шальные это пули? Нет, они не от автоматной очереди, так убивают из пистолета…»
Уж не из того ли самого вальтера, что лежал сейчас у него в кармане?..
В ушах у него теперь снова звучал бас Афанасия: «Вин мене уб’є…»
Он посмотрел по сторонам, но пана Бубновского поблизости уже не было…
А Слепченко, чувствуя себя уже в полной безопасности (впрочем, и все в мире опасности вызывали у него только презрение), вспоминал, как это все произошло.
Как и было задумано, именно фантастическое чутье этого бугаины и сыграло против него. Достаточно было просто подойти к двери той квартиры, как бугаина сразу учуял, кто там стоит, и уже в следующий миг было слышно, как он, постанывая от ужаса, открывает балкон. Потом – тяжелый шлепок оземь.
Ну а дальше – все в точности так, как оно и было задумано. Четверо недоделанных «невидимок», пара выстрелов из вальтера в спину бугаю – и сделано дело. Надо было, конечно, как положено, в башку, – но позиция была не та. Ничего, бугай, как видно, не в претензии.
Главное – чтобы этот хромоногий лопух ни о чем таком не смекнул…
Нет, не смекнет, наверняка не смекнет этот очкастый!
Очкастых он, Слепченко, недолюбливал еще со времен своей службы в ОГПУ. И способности их к оперативному мышлению ставил ниже грязи.
* * *
Два немца уже оттаскивали безжизненное тело Афанасия, и тут Васильцев увидел вдруг на освободившемся месте какие-то каракули, выведенные кровью на мраморном полу.
Написано было:
Значит, умирая, Афанасий думал не только о своей так нелепо обрывающейся жизни, он хотел о чем-то предупредить друзей. Только что это могло означать, что это за ромбик, что он имел в виду?
Неужто… бубновую масть?!
Ну, пан Бубновский!..
Юрий представил себе, как не больно грамотный Афанасий, тщательно вспоминая каждую букву (желая что-то прочесть, он всегда вспоминал их по одной), выводит это уже холодеющей рукой, и снова к горлу у него подкатил комок.
Вдруг в дальнем углу, за ящиками, что-то зашуршало. Ну, если это пан певчий!.. Васильцев быстро затер кровавую надпись на полу и, сжав в кармане рукоятку вальтера, шагнул на звук.
Но там, за пробитыми пулями ящиками, сидел, весь обсыпанный стружками из этих ящиков и залитый вином, вовсе не пан Бубновский, а не кто иной, как «братишка Ганс», трясущийся как осиновый лист.
– Боже, братишка Жорж, это ты?! – воскликнул он. – Слава богу!
