— Да знаю… Это я по инерции… Проклятое наследие… А учишься-то как?
— На «хорошо» и «отлично».
— Нешто без двоек обходится?
— Пока без них.
— Тогда заходи.
В горнице чисто, полы выскоблены, пахнет геранью, корицей и ещё чем-то, что неуловимо знакомо, а не поймать, не догадаться, что за аромат. Стол, четыре стула, лавка, крытая одеялом, скроенным из пёстрых лоскутов. Комод. Кружевные белые салфетки. Кошка-копилка. Цветная фотография кошки с бантиком, прикнопленная к стене. На комоде — жёлтая суперобложка польского фотоальбома «Кошки перед объективом». На одеяле — живая чёрная кошка. Смотрит на Алика, глаза горят, один — зелёный, другой — красный.
У стены — русская печь.
— Холодно, — неожиданно говорит бабка.
— Что вы, бабушка, — удивляется Алик. — Жарко. Обещали, что ещё жарче будет: циклон с Атлантики движется.
— С Атлантики движется, за Гольфстрим цепляется, — частит бабка. И неожиданно яростно: — А мы его антициклоном покроем, чтоб не рыпался.
«Сумасшедшая старуха», — решает Алик, но вежливости не теряет:
— Ваше право.
— То-то и оно, что моё. Ты, внучёк, подсоби старой женщине, напили да наколи дровишек, протопи печку, а я тебя на верную дорогу наставлю: всю жизнь идти по ней будешь, коли не свернёшь.
— Мне не надо на всю жизнь. Мне бы в Трубино.
— Трубино — мелочь. В Трубино ты мигом окажешься, вопроса нет. Сходи, внучёк, во двор, наделай чурочек.
Алик пожимает плечами — вот уж сон чудной! — спрашивает коротко:
— Пила? Топор?
— Всё там, внучёк, всё справное, из легированной стали, высокоуглеродистой, коррозии не подверженной. Коли — не хочу.
«Ох, не хочу», — с тоской думает Алик, однако идёт во двор, где и вправду стоят аккуратные козлы, сложены отрезки брёвен, которые и пилить-то не надо: расколи и — в печь. И топор рядом. Обыкновенный топор, какой в любом сельпо имеется; врёт бабулька, что из легированной стали.
Поставил полешко, взял топор, размахнулся, тюкнул по срезу — напополам разлетелось. Снова поставил, снова тюкнул — опять напополам. Любо-дорого смотреть такой распрекрасный сон, тем более что в реальной действительности Алик топора и в руках не держал. В самом деле: зачем топор в московской квартире с центральным отоплением? Вздор, чушь, чепуха…
Нарубил охапку, сложил на левую руку, правой прихватил, пошёл в горницу.
— Ах, и молодец! — радуется бабка. — Теперь топи.
Свалил у печки дрова, открыл заслонку. Взял нож, нарезал лучины, постелил в печь клочок газеты, уложил лучину, сверху полешек подкинул. Чиркнул спичкой — занялось пламя, прихватило дерево, затрещало, заметалось в тесной печи. Алик ещё полешек доложил, закрыл заслонку.
