Аргумент про Запад показался Молотову самым убедительным. После смерти Сталина он хотел закрепить свои личные позиции перед мировым сообществом.
— Выступайте, я предоставлю слово! — уже в приказном порядке согласился он. — Но я по-прежнему отношусь к вашей затее настороженно. Вы много лишнего можете наговорить.
— Полина Семеновна долго в лагере провела, — прищурился Хрущев. — За что? А ни за что, дело ее — сплошной вымысел! Сколько ей подобных пострадало? Не счесть! Молчать о подобных вопиющих случаях мы не можем! Грош нам цена, если промолчим. Своим детям в глаза как смотреть, или, точно страусы — голову в песок?!
— Вольно или невольно все к репрессиям причастны, — кивнул Микоян.
— Раньше обстоятельства заставляли глаза закрывать. Сталин был главным обстоятельством. Чтобы не приписали нас в будущем к его пособникам, чтобы не упала на нас черная тень, я Съезду тяжкую правду донесу. Вы, товарищ Молотов, и вы, товарищ Каганович, и вы, товарищ Ворошилов, и все остальные, уважаемые мною товарищи, члены Президиума Центрального Комитета, должны меня поддержать!
Каганович мертвенно побледнел, ему совсем не нравилась инициатива Хрущева выступить с разоблачениями, но с другой стороны, в этом имелся определенный резон. И Булганин, и Маленков, да и сам Хрущев, впрочем, как и все в этой комнате, приложили руку к смертоубийствам, к кровавой мясорубке, где сгинуло целое поколение старых большевиков-революционеров, и не большевиков, обычных мужчин и женщин, стариков и детей, всех, кто подвернулся под тяжелую руку карателей.
Каганович впился глазами в лицо Никиты Сергеевича: «Лишнего не сболтнет, побоится!» — решил Лазарь Моисеевич.
— Только не надо устраивать спектакль! Будьте кратки, доложите о некоторых ошибках, чтобы Съезду было понятно, что мы действия Сталина осуждаем, — сдался Каганович.
— Я придерживаюсь того же мнения, — поддержал Молотов. — Не стоит поднимать бузу. При всех негативных обстоятельствах Сталин — фигура великая!
— Сказать следует, что при Сталине имели место перекосы, сказать дозированно, ведь столько лет с ним рядом прошагали, — подал голос Маленков. — Будет разумным удалить из зала приглашенных, прессу и иностранные делегации. Это не для чужих ушей.
— Мы должны из черной пещеры выкарабкаться, — заключил Булганин. — Пусть Никита говорит.
— Поддерживаем! — высказался Ворошилов. И он смирился с доводами Хрущева. — А сейчас прошу меня простить, домой поеду, голова кружится, полежу.
