Том 2. Стихотворения 1917-1922 | страница 64



Широко льются рыбьей кожи измятые покровы.
В чучеле сухого осетра стрелы
С орлиными перышками, дроты прямые и тонкие
С камнем, кремнем зубчатым на носу и парою перьев орлиных на хвосте.
Суровые могучие глаза, дикие жестокие волосы у охотника.
И лук в руке, с стрелою наготове, осторожно вытянут вперед,
Подобно оку бога в сновидении, готовый ринуться певучей смертью: дззи!
На грубых круглых досках и ремнях ноги.

<1921>

«Сто десять тысяч тюленей грустят…»>*

Сто десять тысяч тюленей грустят,
Чьи очеса людовиты,
Этих божеств моря и леней
Было убито
В море плача волос,
Пока земля поворачивалась
В 24 часа,
Чтобы закрылись их очеса.
А море кругом ледовито.
Вот он с неба спустился, людина, –
Может, тюленев Будда?
Может, сошли Магометы?
Нет, окровавлена льдина.
Будут плакать тюлени и я.
  Беда.
В крови полынья.
У человечества в небе
  Земные приметы.

<1921>

Бурлюк>*

С широкой кистью в руке ты бегал рысью
И кумачовой рубахой
Улицы Мюнхена долго смущал,
Краснощеким пугая лицом.
Краски учитель
Прозвал тебя
«Буйной кобылой
С черноземов России».
Ты хохотал
И твой живот трясся от радости буйной
Черноземов могучих России.
Могучим «хо-хо-хо!»
Ты на всё отвечал, силы зная свои.
Одноглазый художник,
Свой стеклянный глаз темной воды
Вытирая платком носовым
И говоря «Д-да!»,
Стеклом закрывая
С черепаховой ручкой,
И точно бурав
Из – за стеклянной брони, из-за окопа
Внимательно рассматривая соседа,
Сверлил собеседника, говоря недоверчиво: «д-да».
Вдруг делался мрачным и недоверчивым, скорбным.
Силу большую тебе придавал
Глаз одинокий.
И, тайны твоей не открыв,
Что мертвый стеклянный шар
Был товарищем жизни, ты ворожил.
Противник был в чарах воли твоей,
Черною мутною бездной вдруг очарован.
Братья и сестры, сильные хохотом, все великаны,
С рассыпчатой кожей, рыхлой муки казались мешками.
Перед невидящим глазом
Ставил кружок из стекла,
Оком кривой, могучий здоровьем, художник.
Разбойные юга песни порою гремели
Через рабочие окна, галка влетела, увидеть в чем дело.
И стекла широко звенели
На Бурлюков «хо-хо-хо!».
Горы полотен могучих стояли по стенам.
Кругами, углами и кольцами
Светились они, черный ворон блестел синим клюва углом.
Тяжко и мрачно багровые и рядом зеленые висели холсты,
Другие ходили буграми, как черные овцы волнуясь,
Своей поверхности шероховатой, неровной,
В них блестели кусочки зеркал и железа.
Краску запекшейся крови
Кисть отлагала холмами, оспой цветною.
То была выставка приемов и способов письма
И трудолюбия уроки.
И было всё чарами бурлючьего мертвого глаза.