Заговор Мурман-Памир | страница 55
Одновременно длинноногий киргиз схватил повод Рахманкулева коня, и, все ускоряя рысь, поскакал вниз по тропинке. Рахманкуль, обалдевший от неожиданности, пробовал тянуть еще коня, на котором сидел Бурундук, но, получив удар по руке, выпустил его.
Немного дальше застыл на такой же застывшей лошади, словно в дремоте, огромный, длинноногий, босой киргиз.
Уздечку Бурундукова коня держала другая рука.
– Садык, милый, как ты, откуда?
– Я, ата, на дереве сидел, а это мой земляк, баранчук!
Киргиз снизу орал:
– Эй, эй, деньги, деньги!
– Давай ему денег скорей, мы ему заплатим, – говорил мальчик.
Он поскакал к киргизу и передал деньги.
– А с этим что?
Киргиз показывал на Рахманкуля.
– Заруби его скорее, а сапоги себе возьмешь, – звонко крикнул мальчик.
Передняя пара скрылась. Приближалась ночь. Ясно было, что продолжать путь по этой дороге нельзя. Садык немного знал эти места. Днем он совершил головокружительную поездку по обрывам и ледникам. Теперь они свернули с дороги и пробрались между утесами, часто ведя лошадей под уздцы. Заночевали в пещере, зато были спокойны, как никогда за всю дорогу.
Потом добрались до заброшенной в небо юрты пастухов. Здесь окончательно был выработан план поездки. Оба переменили одежду. Бурундук одел более простой и теплый халат, киргизскую войлочную шапку. В его сибирском лице, как и во всем складе его приземистой фигуры, было что-то татарское. С этого дня он стал ежедневно подкрашивать лицо хиной, сделав его коричнево-оливковым, как делают женщины повсеместно в Азии. Местная поговорка: «Как русский ни хорош, а все глаз у него голубой (не черный)», неприменима была к Бурундуку, так как глаза у него были карие.
Мальчик одел женскую одежду и паранджу.
Казалось, узбек путешествует со своей женой.
Решено было ехать без проводников, по звездам и географической карте. К услугам все более и более редких в этих местах пастухов прибегать только на перевалах или переправах.
Залайский хребет прошли несколько восточнее того проезда, по которому вел «путь страданий».
Скоро Памир принял их одной из своих «долин ужаса».
С перевала долина казалась покрытой цветущей и сочной растительностью.
И только на въезде в нее видно было, что вся она покрыта разноцветными, играющими на солнце, голышами. Голышами, тянувшимися на сотни верст. Ничего, кроме голышей. Бродячие пески засыпали их в разных направлениях.
И все же после напряженных волнений на проезжем пути, путники отдыхали душой и телом, вволю предаваясь сну.
