Другого «своего» оставили в конце Махале-Бадака, узкой улички, первой за мостом из русского города в шейхантаурскую часть. Третий спустился под мост на берег певучего Зах-арыка. Четвертый еще неподалеку.
– Где дом Магомета Атаваева?
– Далшы, товарыш, далшы.
Постучали в малюсенькую, запавшую в глиняную стену дверку. На дворе слышался шум и попойка. Открыли очень нескоро. Смотрели два сверлящих глаза.
– Что нады?
– Магомета Атаваева.
– Я буду. А что нады?
Бурундук придвинулся ближе.
– Я из Москвы…
– Ны знаю, нычего ны знаю… Что хочешь? Мы не торгуем нычем!
Дело не клеилось. Сарт был слишком осторожен. Бурундук намекал все прозрачнее. Тот решительно отклонял всякие намеки. Ничего не выйдет. В запасе оставалось: слово «ханым» откроет двери на Махале-Бадак. Придвинулся еще ближе и выпалил: ханым.
Сарт схватил его за руку:
– Пачыму раншы нэ говорил? Иды, Иды! Да кто это с тобой?
Бурундук развел руками:
– Привязался какой-то с утра, на улице познакомился, не отстает. Я его мало знаю.
– Ой, плохо! Ну, идем, беры его, у меня гости, а мы с тобой пагаворым!
Вошли в первый дворик, где сидело и лежало на коврах и кошмах большое общество. Сарт пошептался с некоторыми, потом отвел Бурундука в одну из клетушек.
– Из Москвы гаварышь?
– Да, да, из Москвы.
– Ханым здорова?
– Здорова, здорова, кланяться велела тебе!
– И начальники?
– Тоже.
– Харашо, харашо…
Сарт гладил бороду.
– Зачым приехал?..
– …Опиум надо, кукнар нада, анаша?
Бурундук не знал, как подступиться.
– Памир надо!
Сверлящие глазки уперлись прямо в него:
– Шайтана хочешь на Москву отвезтъ?
Инстинктивно и по намеку в ТУРЧЕКА Бурундук чувствовал, что утвердительного ответа давать не следует.
– Нет, нет, время еще не пришло! Видеть надо его, говорить с ним от ханым.
– Так, так… Это спросыть нады, здесь есть старшие мине. Иды, посиди.
Бурундук разлегся вместе с прочими. Васильев давно уже вошел в роль гостя, смешил всех, болтал без умолку.
Рамазан еще не наступил. Тянули ковшами кишмишовку, чилим (трубка) переходила из рук в руки, танцовали бачи (мальчики).
Бурундук пригляделся. Среди гостей обращала на себя внимание женщина, чего обычно у сартов не принято. Тоненькая, стройная, видимо, молодая девушка, она сидела в глухом чашуане (одежда, закрывающая тело от головы до ног) и парандже (черная сетка на лице). Ни с кем не разговаривая, она, все же, чувствовалось, была центром общего внимания.
– Ханым? – подумал Бурундук. Но ведь ханым, выходит, в Москве. Ничего не понимаю. Женщин азиаты не допускают ни к какому общественному делу.
