А майка вот где, на ноге – ногу-то об стекло, видать, все же порезал – перевязал ее как смог.
Подчавкал к почте. Как лошадь ямская. Удила только не грызет. Глаза на меня – чтобы как будто осветить – вылупил и спрашивает:
– Мою не видел?!
Выпалил так уж он – непроизвольно. И мой ответ ему не нужен. Пошаркал, вытирая, пятками о мокрый коврик. Размахивая полами пальто, поднялся на крыльцо, на почте скрылся. Я для него – что тут сижу, что меня нет вообще на белом свете.
Шуму там, на почте, после никакого. Разговор мирный. Разве чуть громче, чем до этого. Не прислушиваюсь. Спряталась, наверное, от мужа, Наталья. Успела. Есть там куда – подсобки разные, кладовка; есть у избы вторая половина, где Анна Павловна живет. Через другую дверь ли убежала, задами.
Вышел Костя, молчком направился в заулок – к матери, кроме нее там больше не к кому. Яркий – как знамя полковое. Ветра вот только нет, его и не полощет. Шагает резко – как в атаку. Лишь не кричит: За Родину, за Сталина!
«Олег!» – слышу.
Вошел. Стою. Сердце колотится. «Справляться с этим как-то надо», – так думаю. Душа – та к полу будто провалилась. Образно. Знаю, что нет ее – души.
– Письмо тебе, парень, возьми вот, – говорит Анна Павловна.
– От невесты, – говорит тетка Таисья.
Я и краснею если, так не разглядишь – уж слишком смуглый. Лицо-то, чувствую, что запылало.
– Это от брата, – говорю. – Из Елисейска.
– Почерк-то женский.
– От сестры.
– У вас в Черкассах родственники появились?
– А, это разве из Черкасс…
– Адрес-то, глянь-ка… из Черкассов.
– Тогда не знаю… от кого там.
И – не похоже на меня – совсем смутился почему-то.
Конверт на столе лежит. «АВИА». С синими и красными полосками по краю. Сердце мое туда как будто положили. Там оно будто и пульсирует.
Взял письмо, под рубаху его сунул зачем-то – сердце на место будто бы вернул. Вынул, в руке теперь держу – конверт – не сердце.
– Газеты ваши, не забудь уж… И мне не надо будет заходить к вам, – говорит тетка Таисья, кивая на стол.
Взял газеты. «Елисейская Правда» и «Известия». Пошел. И до свиданья не сказал – забыл. Дверь за собой когда закрыл, тогда лишь вспомнил. Не стал возвращаться. Не из-за приметы. Из-за того, что рассердился.
С этим, на самом деле, надо что-то делать. Так думаю. Чтобы не думать о другом – о чем-то сложном, непонятном.
Иду.
С утра другим как будто был, теперь – как будто изменился.
За угол завернул, огляделся – никого. Под карниз мангазины – когда-то царской, а теперь колхозной – встал, спиной к стене – сухая – привалился. Зажал газеты под мышкой. Конверт распечатал. Читаю:
