с первичными эмоциями. Эта функциональная связь становится очевидной, если рассмотреть сеть анатомических центров, обеспечивающих рефлекторные внутренние знания, – сеть распространения информации, которая связывает такие древние структуры, как миндалина и базальные ганглии, с вентромедиальной префронтальной корой, новой областью человеческого мозга, очень важной, как я объясню позже (в главе, посвященной выбору), для формирования предпочтения вознаграждения.
Какую же роль играет рефлекторная, интуитивная настройка мозга в сложных социальных взаимодействиях и эмоциональном обмене, из которых складывается наша повседневная жизнь? Как мы определяем, что этот человек «не моего типа», еще даже не поговорив с ним? Почему мы иногда пугаемся палки, приняв ее за змею, как это случилось с моим другом из сельской местности, который прогуливался среди деревьев рядом с Капитолием в Вашингтоне? Или испытываем приступ тошноты от запаха какой-нибудь пищи, как это происходило со мной много лет назад, когда у меня возникло отвращение к бекону и блюдам из печени? Все это примеры того, как наш мозг выносит автономные и досознательные суждения{64} перед лицом возможной опасности.
Возьмем для примера мое отвращение к печенке. Когда я проанализировал свой опыт, я смог найти причины такой реакции. Будучи молодым врачом, я жил в квартире при больнице и работал по очень напряженному графику – дежурил каждую вторую ночь. Нам предоставляли бесплатный завтрак и ужин в столовой. Однажды я подхватил желудочный вирус со стандартными симптомами в виде тошноты и рвоты, но, прежде чем болезнь проявилась, накануне вечером, я ел в столовой бекон и печенку с картофельным пюре – стандартный английский набор блюд. Тогда я не сопоставил эти два события, да и при сознательном обдумывании не счел бы их взаимообусловленными; однако нервные центры миндалины моего мозга, служащие системой безопасности, получающей сенсорную информацию от всех частей тела, в том числе от обонятельного анализатора, ошибочно связали желудочный грипп с запахами еды. Эти два явления оказались сцепленными в моем подсознании, подобно тому как у собаки Павлова звонок связывался с получением пищи. Таким образом этот рефлекс закрепился в моей личной истории. И стоило мне учуять запах печени и бекона, я получал эмоциональный сигнал тревоги от моего подсознания, который в сознании регистрировался как ощущение тошноты.
На основании неприятного опыта мой мозг «перенастроился» в неправильно понятых интересах выживания. Только позднее, после того как я проанализировал события, сопутствовавшие моей тогдашней болезни, эти сигналы тошноты в конце концов прекратились, притом что раньше я очень любил печенку. Это, конечно, пример ассоциативной связи, которую легко расшифровать. Но возникает вопрос: основана ли социальная интуиция – рефлекторная способность формировать мнения о людях, с которыми мы встречаемся (например, упомянутое мной выше необъяснимое отвращение к какому-нибудь незнакомцу), – на тех же самых, настраиваемых по ассоциации нейронных схемах? И как такие ассоциации влияют на наш жизненный путь?
