– Я бы рада отдать тебе самую вкусную на свете еду, но холодильник пуст. О какой пище ты говоришь?
– Вот об этой, – Худышка кивнула на примятую траву. Там на листе лопуха неизвестно откуда взялся бутерброд – свежий пышный ломоть хлеба с толстым слоем масла и кольцом сочной колбасы наверху.
Софка рассмеялась, вертя в руках бутерброд:
– Мы проглотим твой хлеб за одну минуту!
– А ну, откуси, – хитро прищурилась Худышка.
Софка немножко откусила и стала с удовольствием жевать. Когда она разохотилась отхватить ещё порцию, то увидела, что бутерброд остался… тех же размеров!
Она снова откусила – тут же «доросли» и хлеб, и масло, и колбаса.
Третий хороший укус – бутерброд не думал уменьшаться.
– Вкусно? Ешь, ешь, – смеялась Худышка. – Это же нескончаемый бутерброд.
На следующее утро Софка прощалась с бабушкой. Нескончаемый бутерброд она разломила пополам (причём оба куска тут же стремительно выросли до прежних размеров), и один оставила бабушке. Они обнялись, заплакали, но Худышка торопила девочку.
Долго бабушка смотрела из окна на свою внучку, уходящую за чёрной бегущей точкой.
* * *
Путники шли дни, недели, даже, может быть, месяцы – Софка не помнила. И спросить не у кого: людные места они обходили. Худышка побаивалась котов, а девочка – лихих людей.
Землеройка без устали бежала вперёд, Софка едва поспевала за ним. Пролезала сквозь кусты, валежник, пробиралась через ручьи и пригорки. Вечером они ужинали своим, признаться, надоевшим бутербродом, запивая его студёной водой из родников.
Девочка всегда отламывала добрый кусок и делилась с Худышкой. Ложась спать, укладывала её в свой шерстяной носок. Вот уж не думала девочка, что землеройка, казавшаяся поначалу противной брюзгой, окажется таким милым зверьком.
Если девочка грустила, Худышка веселила её. Она маршировала, размахивая крошечными лапками, и забавно пищала:
– Бревно берёт пила, дорогу – ходьба!
Она разыгрывала сценки, как Фея кормит бабушку супом из лепестков купальницы. А бабушка плюёт в платок и жалуется: «Ей-богу! Отравишь меня совсем!»
Или как бесенята играют в карты, а потом яростно спорят, чья очередь подбрасывать дрова в адский огонь.
Это было, наверно, смешно, но Софка всё равно плакала. Тогда Худышка плакала за компанию. Ведь всем известно, что если с тобой плачет друг, то горе делится пополам.
* * *
Однажды на рассвете Софка умывалась из чистой дождевой лужицы. Она загляделась на своё дрожащее водяное отражение. Ветер завил волосы в тугие кудряшки, а солнце позолотило их. Лицо похудело, глаза стали темнее и печальнее. А у кончиков губ она заметила складку-морщинку… Или ей показалось?
