В противоположной тройке роли также были расписаны вполне очевидно. Член президиума Московской областной коллегии адвокатов, очень опытный арбитражный юрист Лев Лялин, который только на оглашение приговора пришел в черном пиджаке, а обычно присутствовал в небесно-голубом, был весом и немногословен и, кажется, вообще не произнес таких слов, которые хотелось бы растащить на цитаты — ни слова про Трулльский собор, ни слова про «гвоздь Господень», ни слова про святую Русь. Только однажды, под конец процесса, очевидно, на пике эмоций, он смущенно процитировал «любимого либеральной общественностью и мной лично» поэта Игоря Губермана — И мне совсем не интересно, Что говорит мой собеседник.
За афоризмы на этой стороне отвечала Лариса Павлова. «Гвоздь Господень» — это она. По версии адвоката Павловой, повернувшись к алтарю спинами, девушки осквернили хранящийся в алтаре гвоздь, которым, как считается, Христос был прибит к кресту, «а сегодня этот гвоздь является символом православия» (Виолетта Волкова потом ответит ей, что этот гвоздь сейчас забит в Конституцию, и она истекает кровью). О третьем адвокате Алексее Таратухине сказать особенно нечего; онлайн-издание «Слон» назвало его мужчиной, похожим на слесаря, который постоянно поддакивает Лялину и Павловой. Так все и было.
Молодой прокурор Александр Никифоров, раз сто за процесс повторивший ключевые фразы о чувствах верующих и о том, что девушки «вызывающе перемещались», часто краснел, когда бубнил свой текст обвинительного заключения, часто брал на себя обязанности пристава, запрещая людям в зале смеяться, «потому что мы не в цирке», и, кажется, вообще переживал больше всех участников процесса.
И теперь все эти люди, стоя друг напротив друга, слушали Марину Сырову, которая, не меняя выражения лица, произносила процитированные уже всеми информагентствами строчки «Поп сосет у прокурора» и не менее жуткие слова по поводу психического расстройства у подсудимых, выражающегося в активной жизненной позиции. «Суд полагает, что восстановление социальной справедливости возможно только при назначении реального наказания с реальным лишением свободы и исправления подсудимых», — с такой интонацией, словно она сожалеет, судья Сырова дочитала приговор и сказала, что присуждает каждой из троих подсудимых два года колонии. Прокурор Никифоров просил три.
Девушки в аквариуме встретили решение судьи явно заранее запланированным дружным смехом. За неполные полгода, проведенные за решеткой, они превратились в самых знаменитых заключенных и, скорее всего, в самых знаменитых музыкантов в мире, и они об этом, конечно, знали. Они знали о Мадонне, вышедшей на сцену в балаклаве и с надписью «Pussy Riot» на голой спине, о Поле Маккартни, передавшем им привет накануне приговора, и еще о десятках самых знаменитых героев мирового шоу-бизнеса, каждый из которых высказался по поводу группы примерно одинаковым образом. Их фотографию на первой полосе хотя бы раз напечатала каждая уважающая себя мировая газета, но самой впечатляющей была карикатура в немецкой «Берлинер цайтунг» — она иллюстрировала не имеющую никакого отношения к этому суду и к России статью об экономических проблемах Евросоюза, и на картинке была нарисована Ангела Меркель в розовой балаклаве и с электрогитарой. Выплясывая в интерьере православного храма, госпожа федеральный канцлер о чем-то просила по-немецки Богородицу. Пояснений не было, все и так ясно, образ стопроцентно узнаваемый. Искусствоведы поправят, но было ли что-то подобное со времен Малевича и Родченко?
