Идея абсурдности рационального гуманизма, которая в своей крайности есть не что иное, как «если нет бога, то всё позволено», поднимается во многих романах Ф. М. Достоевского, но только в «Бесах» она предстаёт перед нами в своей ужасной простоте. Не случайно поэтому Кириллов подсознательно сопротивляется своему решению, этой мысли, иначе и быть не может: нормальная человеческая натура не принимает рациональной идеи, жизнь восстаёт против смерти. Сцена самоубийства Кириллова исполнена почти запредельного ужаса, так как гуманизм без Христа, вне христианства и есть самоубийство, самоубийство человечества. И мы, дети 20-го века, пережившие ужасы двух мировых войн, вступившие в 21-ый век под взрывы бомб и захваты заложников террористами, на практике ощутили прозорливость идей великого русского писателя и мыслителя Ф. М. Достоевского.
Достоевский о «бесах» буржуазно-мещанского практицизма
Осуждая революционный рационализм и абстрактный гуманизм как «мёртвые истины», Достоевский на примере Лужина из «Преступления и наказания» показывает нам истинное лицо буржуазного утилитаризма.
Лужин – носитель обыкновенного, мещанского, эгоистического мировоззрения. Чтобы на свете или в государстве было больше счастливых людей, нужно поднять общий уровень зажиточности, а так как основой хозяйственного прогресса является личная выгода, каждый должен о ней заботиться и обогащаться, не беспокоясь о любви к людям и тому подобных романтических мечтаниях, не давая им отвлекать себя от цели. Единственным ограничением для ищущего своей выгоды эгоиста является разумное чувство меры. Эта мещанская, банальная идеология отличается от воззрения Раскольникова и компании своею мелкостью, но она им все-таки как-то сродни, так что её даже можно воспринимать как своего рода пародию: это как бы обоснование права на существование той самой «вши», которую Раскольников так презирает, и при том «вши», стремящейся занять, так сказать, командное положение и посягающей таким образом на права «настоящих людей».
Простота, доступность и привлекательность, а, следовательно, и опасность таких идей была для Достоевского слишком очевидна. Поэтому в «Дневниках писателя» он предупреждал, что полное и скорое утоление потребностей понижает духовную высоту человека, незаметно приковывает его ещё сильнее к узкой сфере самоцельного умножения чисто внешних форм жизни, обостряющих многосторонность насладительных ощущений и связанных с ними «бессмысленных и глупых желаний, привычек и нелепейших выдумок». Всё это, в свою очередь, способствует в виде обратного эффекта развитию «имущественной похоти», к нескончаемому наращиванию самих сугубо материальных потребностей, беспрестанно насыщаемых обновляемыми вещами, что делает человека пленником собственных ощущений. По мнению писателя, люди, находясь в плену такого цикла, невольно соглашаются жить как животные, то есть, чтобы «есть, пить, спать, утраивать гнёзда и выводить детей. О, жрать, да спать, да гадить, да сидеть на мягком – ещё слишком долго будет привлекать человека на земле…».
