— Какой он тебе татарин, — произнес я лениво, — ты посмотри на него. Русский чистой воды.
— А? — озадаченно переспросил.
— Точно, — согласился Керим с ухмылкой. — И зовут меня с недавних пор Геннадий Михайлович. Геннадий, чтоб ты знал, — это благородный.
— Крещеный, что ли? — после короткой заминки догадался Андрюха.
— А то! Я нынче православный. — И он демонстративно перекрестился.
— И не просто так: я ему крестный отец, — добавил я.
— И я стал почти господин Ломоносов… — Подумал и брякнул: — Барон.
— А мать крестная, часом, не царица? — пошутил Андрюха.
— Ну почти, — гордо ответил новообращенный. — Анастасия Ермиловна Аргамакова.
На лице парня отразилось глубокое недоумение. А казалось бы, умный. У курляндской герцогини Анны Иоанновны гофмейстериной при дворе числилась. Муж помер, но она и сейчас немалый вес имеет. Еще один путь завязать полезные связи. Мне — Кериму-то без разницы. Его и учить разным молитвенным премудростям пришлось из-под палки. Он все одно при своем убеждении остался — насчет ненужности специальных зданий для молитв и посредников. У него свои твердо усвоенные понятия. Хорошо еще не пытается мазать салом и кровью иконы. На людях вполне выдержан в этом отношении.
— Кстати, насчет Ломоносовых…
Андрюха стрельнул глазами в раба божьего Геннадия, затем перевел на меня. Очень выразительно вышло.
— Да говори уже, — недовольно пробурчал я, подбирая горбушкой паштет с тарелки. — Оба вы про мои дела в курсе.
— Меня опасаешься? — Керим крайне удивился. — Родичам ничего плохого не сделаю. — Я ожидал чего-то вроде «вот те крест», но не дождался. Хорошо еще Аллахом клясться не стал. — А про остальное мне все равно. Никому не передам. Да и я ничего в мануфактурах и науках не понимаю, — показывая красивые ровные зубы, поведал мой крестник. — Мне бы коня да саблю, а ваши хитрые подходцы и договора — до того самого места.
Стоп! А ведь есть у меня для него отличное применение. Бирон у нас большой любитель лошадей. Я, в отличие от немчуры, в них понимаю самый минимум. Отправить его найти подходящего жеребца в подарок. Или даже не одного. Лишний раз подольститься не мешает. Потом вернется сторицей, если удастся угодить.
— Да все просто, — говорю лениво. — Любая наука определяется элементарно. Если оно зеленое или ползает, бегает, кусается — это биология. Воняет — химия, шестеренки — механика, камни — геология, звезды — астрономия. Много слов непонятных — философия.
Оба уставились на меня в заметном обалдении. Наверное, еще никто не доносил до слушателей более доходчивого определения учености.
