– Хорошо, – сказала мудрецъ, – если ты, благороднейший царевичъ, знаешь все это, то не научить ли мне тебя измерению длины?
– О, Ачарья! Будь милостивъ, смиренно отвечалъ отрокъ, – выслушай меня: десять параманусовъ составляютъ парасукшну, десять же парасукшнъ образуютъ трасарену, а десять трасаренъ – одну пылинку, играющую въ луче солнца; семь пылинокъ равняются кончику усика мыши; десять кончиковъ усика мыши образуютъ ликью, десять же ликий – юку, а десять юкъ равняются сердцевине ячменнаго зерна, что семь разъ уложится въ перехвате туловища осы; затемъ идетъ зерно манги, затемъ зерно горчицы и далее зерно ячменя; десять зеренъ ячменя равняются суставу пальца; двенадцать суставовъ составляютъ пядень; затемъ идетъ локоть, жезлъ, длина лука, длина копья; длина лука, взятая двадцать разъ, называется «вздохомъ» и показываетъ пространство, какое можетъ пройти человек, набравъ воздухъ въ легкия и ни разу не выдыхнувъ его; сорокъ вздоховъ составляютъ округь; четыре округа равняются иожане. И, о учитель, если желаешь, я пересчитаю, сколько атомовъ можетъ уместиться въ иожане отъ одного ея конца до другого?
И затемъ, молодой царевичъ, ни мало не колеблясь, правильно определилъ сумму всехъ этихъ атомовъ. Но Висвамитра ужъ слушалъ, преклонивъ голову передъ отрокомъ.
– Ты, – вскричалъ онъ, – долженъ быть учителемъ своих учителей! Не я гуру[3], а ты! Я преклоняюсь предъ тобой, о царевичъ! Ты захотелъ учиться у меня только для проявления присущаго тебе познания, не нуждающагося въ помощи книгъ и совмещающагося съ почтительнымъ отношениемъ къ старейшимъ!
И въ самомъ деле, господь Будда выказывалъ почтение къ своимъ учителямъ, хотя превосходилъ мудростью всехъ ихъ. Речи его были смиренны и притомъ всегда разумны; видъ величественъ, хотя и кротокъ. Скромный, терпеливый, добродушннй, онъ въ то же время не зналъ страха. Смелее всехъ своихъ товарищей мчался онъ на коне за робкими газелями; всехъ быстрее несся онъ въ своей колеснице по дворамъ дворца. Но среди веселой охоты юноша часто останавливался и давалъ возможность травимому зверю скрыться; на скачке онъ, почти выигравъ призъ, вдругъ задерживалъ коня, если замечалъ, что усталость животнаго была чрезмерна, или что проигрышъ можетъ огорчить соперниковъ, или если случалось, что какая – нибудь новая мысль внезапно овладевала его умомъ. Съ годами сострадание все более и более росло въ душе господа нашего: такъ изъ двухъ мягкихъ листковъ вырастаетъ большое дерево, широко распространяющее свою тень. А между темъ царский сынъ зналъ только по имени печаль, горе, слезы, – все что цари никогда не испытываютъ и никогда не могутъ испытать.
