Она судорожно сглотнула, вспоминая свои мысли о мощи, силе и стремлении повелевать, и кончиком пальца извлекла шелковые, отделанные кружевом трусики. Новые и очень дорогие, судя по позолоченной этикетке. Глаза Натали широко раскрылись при виде цены.
Господи боже! Триста фунтов! Неужели это действительно так?
Оправившись от потрясения, она поняла, что цена в английских фунтах, а не в венгерской валюте. Кроме того, интересно, что невесомый лоскуток шелка, очевидно, сшит в «ателье», описывающем свою коллекцию как эфемерную и женственную. Каждое изделие выпускалось ограниченным тиражом, для определенных клиентов. Такой же пояс с подвязками и лифчик поднимет цену немногим больше чем до тысячи фунтов.
Натали тихо присвистнула. Ничего себе! Если он извращенец, то живет на широкую ногу!
Она уже хотела запихнуть трусики обратно, но увидела, что на обороте этикетки что-то написано.
«Я сунула это в твой чемодан, чтобы ты точно знал, что именно не надену в следующий раз, когда будешь в Лондоне. Чмоки-чмоки.
Арабелла».
– Брр!
Скривив губы, она стала укладывать трусики в ящик. Но здравый смысл и голая задница заставили слишком долго колебаться. Трусики все еще были у нее в руке, когда дверь открылась и в комнату ворвалась борзая. За ней шел Доминик в потемневшей от пота рубашке.
– Нашли все необходимое? – Он бросил на кухонную стойку поводок и белый бумажный пакет.
– Почти все.
Она подняла руку. С указательного пальца свисал шелковый кружевной лоскут.
– Как, по-вашему, Арабелла не будет возражать, если я позаимствую ее трусики?
– Кто?
– Арабелла. Лондон. Чмоки-чмоки.
– А, верно! Эта Арабелла!
Вздернув брови, он оглядел прозрачный шелк.
– Очень мило. Где вы это нашли?
– В ваших носках. На обратной стороне этикетки была записка.
Он перевернул этикетку и стал читать. До нее донесся резкий запах его пота, щетина затемнила щеки и подбородок. Мужественно удерживаясь от широкой улыбки, он отдал ей трусики.
– Уверен, Арабелла возражать не станет.
Зато Дом возражал. И понял это еще до того, как она развернулась и подол рубашки приподнялся ровно настолько, чтобы он увидел ее упругие ягодицы.
– Это было ошибкой, – заявил он борзой, когда дверь ванной закрылась. – Теперь я целый день буду представлять ее в черном шелке.
Пес насторожился. Коричневое ухо поднялось, белое обвисло, словно тот серьезно обдумывал сказанное.
– Она такая хрупкая, – сурово напомнил Дом псу. – Сбита с толку, напугана и, возможно, еще не оправилась после падения в Дунай. Словом, воздержись от того, чтобы слюнявить ее спереди, а я постараюсь выбросить из головы мысли об ее филейной части.
