Он считал дни до ее родов и понял в тот момент, что это событие наконец произошло. Волков сильнее сжал Кали в объятиях. Лишь понимание, что с ней и с малышом все хорошо, помогло ему не сойти с ума. Максим продолжал надеяться, что, родив, Кали через какое-то время снова начнет ему звонить, и одновременно ему хотелось, чтобы звонков от нее больше не было. Она сдалась – об этом Волков и молился. Но все же его убивало ее молчание.
– Ты столько раз наговаривала мне на автоответчик: «Просто дай мне знать, все ли с тобой в порядке». Но что я мог тебе сказать? Нет, я не в порядке, и телом и душой, и никогда не выздоровею?
Перестав плакать, Кали отстранилась и пристально взглянула на Максима:
– Далеко не всегда жертвы насилия сами становятся людьми, сеющими насилие. И наследственность тут вовсе ни при чем. При мне ты ни разу не проявил психической нестабильности, присущей мужчинам из вашей семьи. Почему ты полагаешь, что превратишься в чудовище, хотя твое поведение никоим образом не оправдывает этот страх?
– Тогда я не мог рисковать. Но все изменилось.
Взгляд Кали стал задумчивым.
– Потому что ты посмотрел в лицо смерти и потерял друга? Это изменило твое мнение о себе?
Он покачал головой:
– Нет. Совсем другое. Последний день с Михаилом. Он сказал мне, что рискнул из-за меня жизнью не только потому, что я его лучший друг, а еще из-за того, что из нас двоих именно у меня есть люди, которым я нужен, – ты, Леонид и моя мама. Он взял с меня обещание, что я достойно проживу свою жизнь, ради которой он пожертвовал собой. Чтобы я прожил ее за себя и за него тоже. Выздоравливая, я размышлял над этими словами, и постепенно во мне таяла ненависть к отцу и, в конечном счете, к себе. Я понял, что парализующий меня страх – вовсе не причина отворачиваться от тебя, единственной желанной мне женщины, и от ребенка, которым ты меня благословила. И вот я здесь. Но я позабочусь, чтобы вы с Леонидом были защищены от меня и от всех остальных опасностей.
Кали снова приникла к Максиму, а он спросил ее:
– Примешь ли ты меня как своего мужа и отца своего ребенка? Я хочу подарить вам всего себя и все, что у меня есть, – и добавил по-русски: – Моя дорогая.
В голове у него мелькнуло: «Боже мой! Ее глаза! Даже не надеялся увидеть в них столько эмоций! И это все из-за чувств ко мне или только облегчение от того, что она не будет матерью-одиночкой?»
Впрочем, что бы это ни было, он еще не открыл ей всей правды. И должен это сделать.
