Сейчас в ее глазах плескался ужас: она ждала окончания рассказа о том, что навсегда изменило его жизнь.
– Михаил, изменив направление своего свободного падения, подлетел ко мне. Использовать его парашют для прыжка в тандеме было невозможно, потому что на наших парашютах не было необходимых креплений. Мы быстро приближались к той высоте, на которой уже было бы поздно раскрывать парашют. Я все кричал Михаилу, чтобы он думал о себе, а я уж как-нибудь сам справлюсь. Однако друг не хотел меня слушать, и мне пришлось его оттолкнуть. Но он снова приблизился, обхватил меня руками и раскрыл свой парашют.
Рука Кали, лежащая на руке Максима, вздрогнула.
– Когда парашют раскрылся, Михаила резко потащило в сторону, но он каким-то чудом успел обхватить меня ногами, затем ухитрился закрепить меня на своем парашюте. Но из-за нашего общего веса мы слишком быстро падали, к тому же нас отнесло в сторону от запланированного места приземления, и теперь под нами был лес. Я понимал, что мы неминуемо погибнем: если не разобьемся о землю, то нас при падении изломает и изорвет ветками деревьев. Я продолжал пытаться раскрыть свой парашют, молясь, чтобы у меня получилось, и тогда Михаил сможет избавиться от моего веса, замедлить свое падение и сманеврировать. Я предпринял еще одну попытку, мой парашют вдруг раскрылся, но почти сразу я рухнул на верхушки деревьев и потерял сознание.
Максим замолчал, горло словно сжала чья-то неумолимая рука. Калиопа уже не плакала, но в глазах ее застыл ужас, дыхание было прерывистым.
А он-то считал, что ей от него были нужны лишь постельные утехи.
Неужели Кали чувствовала к нему… что-то большее? И чувствует сейчас? Но разве это возможно после того, как он с ней поступил?
Наверное, она прореагировала бы точно так же на трагический рассказ любого другого человека. Не стоит искать в ее поведении нечто иное.
– Когда я пришел в себя, было уже темно. Я не сразу понял, где нахожусь. Меня терзала страшная боль: обе ноги были сломаны, и я истекал кровью от многочисленных ран по всему телу. Я с трудом вспомнил, что со мной произошло, и только потом сообразил, что застрял в ветвях высоко над землей. Шевелиться было так больно, что хотелось сдаться и, лежа неподвижно, дожидаться смерти. Но я должен был убедиться, что Михаил благополучно приземлился, и я начал спускаться вниз. Мой телефон разбился, поэтому отследить его GPS-сигнал было невозможно. Оставалось надеяться, что телефон Михаила уцелел, а сам он в порядке или хотя бы в лучшем состоянии, чем я. На то, чтобы спуститься с дерева хотя бы наполовину, у меня ушла вся ночь, потому что я то и дело терял сознание. Когда рассвело, я увидел друга. Он лежал на небольшой поляне в нескольких десятках футов, наполовину закрытый собственным парашютом. По неестественному положению его тела я сразу понял…
