.
Дворец восстанавливали авральными темпами, практически круглосуточно, и к апрелю (к Пасхе) 1839 г. работы в целом были закончены. Семья Николая I переехала в Зимний дворец в ноябре 1839 г.
В процессе восстановительных работ была произведена некоторая перепланировка дворцовых половин. Традиционными для размещения личных покоев императорской семьи оставались три этажа северо-западного ризалита Зимнего дворца. На втором этаже находились покои императрицы Александры Федоровны, а на третьем – жилые покои появились впервые в 1826–1827 гг., когда здесь устроили половину Николая I с его знаменитым кабинетом, планировка которого сохранилась и после пожара. Первый этаж северо-западного ризалита отвели под комнаты великих княжон Ольги и Александры. Ольга Николаевна в своих воспоминаниях писала: «Помещения для нас, детей, были в нижнем этаже, под апартаментами родителей».
Такая планировка в сочетании с созданием здесь вертикальной, сквозной коммуникации от первого до третьего этажа – лестницы с подъемной машиной – наметила существенную для жизни царствующей фамилии тенденцию к локализации ризалита, которая развивалась до 1880-х гг.>2
Все три этажа северо-западного ризалита в литературе именуются единой половиной, где жила императорская семья. Вместе с тем деление на детские покои (первый этаж), покои императрицы (второй этаж) и комнаты Николая I (третий этаж) позволяет также называть их самостоятельными половинами, поскольку они имели особое функциональное назначение, четкую топографию и специфическое декоративное убранство, отвечавшее личным вкусам их владельцев.
В период правления Николая I в семейной жизни монархов наметились противоречивые тенденции. С одной стороны, полностью сохранялась традиция публичности в личной, приватной жизни императорской семьи. Так, во время пребывания в петергофской Александрии императорская чета сознательно и привычно демонстрировала идиллию семейной жизни: окна в Коттедже не закрывались и не занавешивались; кадетам, которых периодически приглашали в Александрийский парк, позволялось заглядывать в окна и наблюдать за повседневной жизнью императорской семьи. Вероятно, психологически это было тяжело, но сам император и его жена воспринимали эту публичность как неизбежную и очень важную часть своей «работы», к которой они относились ответственно.
С другой стороны, начиная с 30-х гг. XIX в. в императорской семье постепенно стали намечаться иные поведенческие стереотипы, связанные с осознанием потребности разделения быта и ритуала официальных и светских приемов, изменением самого понятия частной жизни и наполнением его новым содержанием.
