Чисто машинально я начала отвечать:
— Если на указанный срок нужды в роботе нет, то посчитала бы амортизацию, выяснила средние цены аренды на оборудование подобного класса…
— Стоп! Дальше не надо. То есть не стала бы копаться в своих чувствах: любишь этого конкретного робота или нет, нравится заказчик или противен до дрожи, а холодно просчитала бы возможные прибыли и убытки, нашла бы пути оптимизации рисков… то есть занялась бы тем делом, ради которого я тебя и купил. И если ведьмы снова захотят арендовать Мартина ты… — алхимик остановился, внимательно глядя на меня и ожидая ответа.
Признаюсь, у меня внутри все закипело. Хотелось и плакать от собственного бессилия и придушить хозяина и бежать спасать любимого, но я сдержалась. В голове стучала набатом мысль — не сдержусь, вредный старик тут же продаст Мартина, чтобы приучить меня к смирению. А буду брыкаться и меня накажет. Как — не знаю. Но плохо будет всем.
С трудом сдержав слезы, я немного хрипло ответила:
— Я… я уточню не потребуется ли Мартин вам самому. Потом… потом посчитаю… амортизацию… — тут в памяти всплыли слова ведьмы: «… не смылится и не сотрется», — сдерживаться стало еще труднее, но я, превозмогая страшную душевную боль, все же продолжила: — Потом постараюсь определить минимальную цену, увеличу ее на коэффициент…
— Достаточно, — старик удовлетворенно кивнул. — Ты прошла второй тест. Но учти. Я буду следить за тобой. От твоего поведения зависит будете ли вы вместе с твоим молодым человеком и дальше работать у меня или распроданы в разные концы галактики без возможности увидеться когда-либо вновь. Ты меня поняла? — я кивнула. — Хорошо поняла? — я кивнула вновь, уже более уверено.
А что тут скажешь? Алхимик кругом прав. Я могу засунуть свою баронскую гордость в… да-да, именно туда. И не вынимать пока не стану по крайней мере свободной. И не выкуплю Мартина. А до тех пор, следует приложить все силы на то, чтобы оставаться рядом с любимым и для этого придется ужом изворачиваться и вешалкой прикидываться.
И я буду и изворачиваться и прикидываться! Старичок-егерь мне постоянно внушал: «Нет ни малейшего смысла в героической и бессмысленной гибели, что бы там ни писали писаки и не болтали болтуны. Рассказать о своих подвигах могут только выжившие. И плодами победы насладится могут тоже только они». Я тогда не понимала его и образ героя, не отступившего и павшего, хранился в самом сердце, как образец для подражания. И вот сейчас я оказалась на месте этого героя. Могу не отступить и пасть, а могу смирится — на время — выжить и победить.
