На глаза Роми навернулись жгучие слезы. Подобные обещания не исчезают на следующий день, как паутина на ветру. Тем более когда их дает человек с характером, как у Максвелла Блэка.
– Пока ты принадлежишь мне, я принадлежу тебе, – продолжал он. – Твое благополучие станет моим приоритетом, твое удовольствие моим желанием, твое счастье моей целью.
– Несмотря на то что ты шантажировал меня здоровьем моего отца? – беспомощно спросила она.
Его серые глаза горели уверенностью.
– Даже несмотря на это.
– Перестань обещать. – Пожалуйста, прекрати клясться, воскликнуло ее сердце. – Займись со мной любовью.
– Ты можешь это отрицать, но истина останется истиной. – Он указал рукой на себя и Роми. – Между нами будет не просто секс и умопомрачительная страстная ночь.
– Такое ощущение, что ты признаешься, будто у тебя тоже нежное сердце.
– Нет, – категорично ответил он. – Но душа у меня есть. И тебе, Рамона Грейсон, удалось ее задеть.
Его поцелуй был многообещающим. Он скреплял данный обет, который нельзя было игнорировать. Что бы ни произошло завтра, отныне жизнь Роми принципиально изменится, и не только потому, что у нее будет первый сексуальный опыт.
Поцелуй Максвелла олицетворял страсть, которую он будет дарить ей всю свою жизнь.
Отстранившись от Роми, он серьезно и решительно посмотрел в ее глаза:
– Скажи мне.
Она понимала, что сейчас они не просто играют в чувственную игру.
Максвелл дал ей обещания. Теперь пообещать должна она.
– Я твоя, – произнесла Роми.
– Только моя, – сказал он.
– Только твоя.
Больше он не просил ее ни о чем, не требовал гарантий, что она станет хорошей матерью. Вся суть обещания Роми заключалась в двух простых словах – «я твоя», подразумевающих далеко идущие обязательства. И она ни о чем не пожалела.
Они раздевали друг друга как старые любовники, хотя ни разу не обнажались друг перед другом полностью. Роми действовала не задумываясь. Ей казалось настолько естественным стягивать рубашку с его плеч и вытаскивать ремень из его брюк.
Когда Максвелл снял с нее платье-тунику, она не пыталась закрыть маленькие груди в белом шелковом лифчике. Не потому, что она надела его, чтобы соблазнить Максвелла, а от того, что не чувствовала необходимости от него прятаться. Между ними не должно быть притворства.
Глаза Максвелла вспыхнули огнем, когда он обвел мускулистым пальцем кружевной край чашечек лифчика.
– Очень мило. Я не помню, чтобы ты раньше надевала такое сексуальное белье.
– Я знала, что тебе понравится. – Она даже не покраснела.
