Помимо этого совпадения Иозефа занимало и другое наблюдение: по всем признакам Нина была в этого самого горячего армянина влюблена. Она взахлеб рассказывала, как он талантлив, так молод, а его знает вся Москва. И что с ней учится некая Сонечка, удивительная, и впрямь вся праздник, умная, красивая, и, кажется, приверженица сафической любви, болтает для шика, конечно, однополая любовь нынче в моде. И что у Сонечки есть подруга, близкая, дочь основателя императорского Музея изящных искусств, что на Волхонке, тоже еще не старая, но – двое детей от неизвестных мужей, и мрачная-мрачная. В темной челке и, говорят, известный поэт. Как-то после занятий они всей своей компанией, и Наташа Хаткевич, и Юрочка с Сонечкой были у поэтессы в гостях в Борисоглебском. Пока в гостиной пили чай и рассматривали гравюры из коллекции хозяина, Нина тайком поднялась на второй этаж в детскую, дети ей показались такими неухоженными…
После свадьбы, которую сыграли, разумеется, без венчания и отметили в узком кругу, приехали на квартиру молодожена, в дом Петухова. Их новое пристанище Нина, ребячась, сразу стала называть Ку-ка-реков дом. Несмотря на ее протесты, она была вскоре изъята из объятий Мельпомены и Талии. И отдана на женские курсы иностранных языков: кроме случайных фраз из старо-греческого, гимназической латыни и хромого французского других языков, выяснилось, она не знала.
Телеграмма из Вены пришла к Мороховцам и не сразу нашла Иозефа. Составлена она была по-немецки. Из телеграммы следовало, что графиня Жозефина Милатович прибывает в Москву поездом, следующим из Вены через Варшаву. Ist eine wichtige angelegenheit[14], тчк, эти буквы были вписаны по-русски – наверное, рукой старательного, московского уже, телеграфиста.
Иозеф встретил ее поезд из Варшавы на бывшем Смоленском вокзале. Они не виделись четверть века, и он не сразу узнал свою тетку в важной немолодой даме, за которой носильщик нес два огромных, зачем-то красных, чемодана. Зато она узнала его тут же.
– Ты не изменился, – заявила она после двойного поцелуя в щеки, буднично, словно они расставались лишь на месяц. – Пожалуй, только…
Она не договорила, вглядываясь в него.
– Опростился на русский манер, – закончил он за нее по-немецки.
– А как ты меня находишь? – спросила она его, пропустив его реплику мимо ушей. В ее вопросе не было кокетства, лишь усталая грусть.
Не мог же Иозеф признаться, что тетка, очень постаревшая, ей должно было быть уже под шестьдесят, вся задрапированная и, кажется, в корсете, выглядела на его взгляд старомодно.
