При столкновении между самцами для утверждения превосходства внутри группы тоже иногда выставляется фаллос [38–40]. При враждебных стычках бывает это и у людей. Например, папуас из племени эйпо (Новая Гвинея), встретив врага, оттягивает крайнюю плоть и начинает подпрыгивать, отчего сразу же привлекает к себе внимание головка пениса; папуас при этом выкрикивает обращенные к врагу проклятия. Фаллические угрозы зачастую не идут дальше соответствующей словесности, хотя они могут выражаться также в виде резких и живописных изображений. Иногда такие изображения предназначены для охраны жилищ и границ земельных участков, а иногда служат амулетами: того, кто их носит, они должны оберегать от происков злых духов [31,41,42]. Такую фаллическую символику можно обнаружить в произведениях искусства на всех континентах. Находят ее и в памятниках нашей собственной культуры — во-первых, в амулетах и, во-вторых, в горгульях (причудливых фигурках, украшающих рыльца водостоков готических соборов). Горгульи пока не привлекли должного внимания; они постепенно разрушаются и, к сожалению, нередко так и не восстанавливаются: усилия реставраторов сосредоточены на священных символах христианства.
Иногда для отвращения зла используют одновременно отпугивание и умиротворение. Например, женщина-эйло, испугавшись, хватает руками свои груди, приподнимает их и сдавливает, что ведет к выбрызгиванию молока (если, конечно, женщина в этот период кормит). При этом она произносит слова «басам калье» («свиной жир») — заклинание, ограждающее от опасности. Может прозвучать и другое за-клинание-«уанье» (название священного растения, используемого в обряде инициации). Пугаясь, выговариваем подобные священные слова и мы (вспомним наше «о боже!»). Употребленные как ругательство, они утрачивают свою силу [26]. На то, что выдавливание молока, возможно, служит у эйло умиротворяющим жестом, указывает сообщение Базедова [43]. В нем описано, как однажды в Австралии патруль застиг врасплохдвух туземок, поджаривавших змею. Одна из женщин бросилась бежать, другая же направила в сторону дозорных струйку грудного молока. Позже ее спросили, зачем она это сделала; по ее словам, это был способ объяснить, что она — кормящая мать, а кормящая мать может рассчитывать на пощаду.
Такой же точно жест я увидел на одной фигурке с острова Бали: мольба о пощаде сопровождалась угрожающим оскалом. Фигурка эта считалась оберегом. Сходный жест можно видеть и на раздобытой мною в Эквадоре статуэтке доколумбовой культуры Мантено, а также на апотропейных каменных скульптурах, украшающих европейские храмы. Наконец, в сильно стилизованном виде он изображается на некоторых резных поделках народа маори (Новая Зеландия). Словом, к «материнской мольбе о пощаде» прибегали, по-видимому, едва ли не всюду. Это, конечно, не означает врожденности соответствующих поз и жестов; скорее тут другое: врожденным является наше отношение к кормящим матерям, а уж оно, видимо, привело к независимому возникновению сходных форм умиротворяющего поведения.
