А может, никто и не вспоминает о нем. Может, его никогда и не было на свете.
А все-таки, надо полагать, где-то не хватает этого Мартина Ферна. Где-то недостает одного кирпичика в мироздании.
Чуть позже. Смотрю в окно. Комната моя, оказывается, на втором этаже. Распахнув окно, высовываюсь наружу. Испуганно вздрагивает внизу старичок с палкой. Господин с палкой боится, как бы господин в окно не свалился вниз. Успокаивающе машу ему рукой. Оглядываюсь по сторонам. Огромный белый дворец. Плющ. Несчетные окна. Вдали озеро. За озером лес. У дома парк. Силуэты гуляющих словно сошли сюда с какой-нибудь картины минувшего века. Перед парком большая поляна. За ней лодочный причал. Слева высокая железная ограда. У въезда в парк две небольшие беседки в стиле рококо. Поближе к озеру кучками растут деревья — клены, буки, дубы. За оградой асфальтированное шоссе. Оно идет вдоль стены санатория, потом круто взмывает вверх и исчезает в лесу. Справа парк незаметно переходит в лес. У дома растет огромный куст рододендрона.
По дорожкам парка прогуливаются люди. У самого озера мелькают силуэты двух старых дам в черных платьях и широких шляпах. Под буками молодая женщина в белом. Посреди поляны стоит человек в черном костюме, отбрасывающий на траву черную тень. Дорожки посыпаны гравием. Старик, сердито глядевший на меня в коридоре, ожесточенно сбивает палкой маки. По озеру плывет парусник. С борта свешиваются две пары ног — мужчины и женщины.
Лето. Наверное, середина июля. Зелень на деревьях уже потемнела. Краски вокруг густые, сочные.
Дания. Зеландский пейзаж. Лес, озеро, пологие холмы. Никаких воспоминаний. Никаких чувств. «Лети, птичка, лети». Обрывки стихов из хрестоматии — только они и всплывают в памяти. Вдали на том берегу белая вилла с датским флагом.
Мартин Ферн — датчанин. Он отлично говорит по-датски. Он знает наизусть национальный гимн. Он вдруг оглушительно запевает: «Прекрасна родина моя…» Гуляющие оглядываются на него.
Он смолкает, хоть я и советую ему выдать весь свой патриотический репертуар. Но Мартину Ферну это кажется неуместным. И я готов посчитаться с его чувствами. Не надо привлекать к себе внимание. Он ведь больной человек, не так ли? Начнешь вдруг распевать патриотические песни, и подумают, что ты совсем плох. Лично я считаю такую осторожность чрезмерной. Когда человек поет от полноты чувств, говорю я Ферну, ничего дурного в этом нет. Но он больше не хочет петь.
Чем занимался Мартин Ферн в Данни?
