— Он.
— Если вы знаете, где он, почему бы вам не связаться с ним самостоятельно?
— Я не знаю, где он живет. А на работе он обычно не доступен.
— Уверен, тот, кто работает вместе с ним, может записать ваше сообщение.
— Не знаю. Вы запишете?
— Я?
— Мне кажется, в вашей работе есть определенные правила, как представляться.
— В принципе, да. Мы используем псевдонимы. Это защищает личную жизнь. Да и основное внимание не должно быть на операторах, так что у нас у всех прозвища, если можно так сказать.
— Какое у вас, молодой человек?
В первый раз Мэтт почувствовал себя разоблаченным. Ему было странно давать свое «рабочее» имя, несмотря на то, что этот несуществующий барьер должен был вот-вот рухнуть. Пластмассовая ручка замерла в неожиданно вспотевшей ладони Мэтта:
— Брат Джон.
Молчание.
— Это ты, Маттиас? — спросил женский голос с ноткой подозрения и удовлетворения, которые атаковали его ум и тело давно забытой тревогой и мгновенно парализовали.
Он не знал, что ответить. От такого голоса невозможно скрыться. Властный старомодный учительский тон, облаченный в безобидный вопрос и обвернутый колючей проволокой.
— Д-да, — признался он против всех правил и против своей воли. Он так долго тренировался не врать, что даже вежливая, общепринятая в их обществе ложь (даже если во благо) замерла на его губах, а правда, заикаясь, прорвалась наружу.
Маттиас. Никто не звал его так уже столько лет…
Ручка оставалась неподвижной. Скрещенные друг с другом спирали на его сумасшедшем лоскутном рисунке истекали красным цветом. Потом ручка сама собой начала писать набор букв, детским, проникающим глубоко в бумагу почерком: «М-а-т-т-и-а-с. Э-н-д-р-ю. Д-е-в-а-й-н. М. Э. Д.» (Инициалы «М.Э.Д.», «M.A.D.», пишутся и читаются так же, как английское слово «mad», которое можно перевести как «сумасшедший»).
— Кто вы? — спросил он.
Это не было против правил. По идее, звонящие должны открываться во время этой психологический игры, уж точно не он, Маттиас, о котором он не думал уже так давно. Когда ему исполнилось четырнадцать, он заставил всех называть его Мэттом.
— Сестра Серафина О'Доннелл, — услышал он в ответ и вздохнул с облегчением, сжав ручку так крепко, что невольно дернувшись, превратил уверенно поставленную точку в закорючку. Из-под стержня вышла тоненькая «О», похожая на невидимую дырку от пули.
— Сестра Суперфина! — сказал он вслух прежде, чем успел опомниться. Так звали ее все дети, это был своего рода комплимент.
