Я не хотел жить бесцельно и вяло, я хотел двигаться куда-то, проходить осмысленный путь. Я хотел иметь то ощущение достойно прожитой жизни, о котором писал дед.
Однако проходили месяцы, а ничего не менялось. Не считать же изменениями то, что мы переехали к маме на дедовскую квартиру, оставив Светку и Петечку в нашей? Теперь перевес в борьбе за себя был на моей стороне, ибо Татьяна осталась в одиночестве перед жизненными принципами, которые отстаивали мама и я. Собственно, это были принципы деда.
Я уже стал смиряться с тем, что придется жить с Татьяной и впредь, как в один прекрасный день жена ушла от меня, забрав с собой Дашку.
Нет, она не улетела в другое пространство. Она переехала на соседнюю улицу к оператору научно-популярного кино, который в это время снимал фильм о времени и пространстве.
Ей-богу, я мог бы рассказать жене и о том, и о другом гораздо больше, чем любой оператор.
Жизнь совсем остановилась.
Мать получала пенсию, я — зарплату, которая отличалась от пенсии лишь размером. По воскресеньям приходила Даша. Она была вежлива. Дважды в неделю по вечерам приходил Максим. Мы с ним играли в шахматы.
Я ходил на футбол и хоккей. Правила той и другой игры не претерпели никаких изменений.
«Ну и часики! Ай да часики!» — мысленно восхищался я часами, временами вытягивая их из-под жилета. Я носил жилет.
Наконец из Африки вернулся отец. Мы встретились как чужие. Он был недоволен изменениями в моей семейной жизни, а также тем, что я теперь живу за стенкой. Так мы и существовали в разных комнатах одной квартиры, три обособленных и когда-то родных человека: мать, отец, сын.
Промелькнул год. Ничего не происходило. Отец уехал в Швейцарию. Я продавал насосы в Алжир. Мать ходила слушать оперы в Мариинку.
Наш шахматный счет с Максом выражался соотношением 957:944. Лидировал Макс.
И тут я прыгнул, как в лестничный пролет, еще на пятнадцать лет в сторону удаления от Рождества Христова.
Это было именно так. Что-то зрело во мне и вдруг прорвалось в одночасье. Помню, когда я взялся за головку часов, мне было решительно все равно, в какую сторону переводить календарь. Сзади я уже был, а впереди еще нет. Я полетел вперед.
Меня утешала мысль, что тот Сергей Мартынцев, которого я оставляю вместо себя, уже не будет прохиндеем и дельцом, а останется, как я надеялся, добропорядочным, но несколько скучноватым холостяком, доживающим до пенсии.
Я решил сократить этот путь, уверенный, что пропустить пятнадцать лет такой жизни — все равно что проспать лекцию о пенсионном обеспечении колхозников. Никто не заметит — ни ты, ни лектор, ни окружающие.
